Без вести пропавший…
Осенью победного сорок пятого вернулся солдат домой. Вернулся словно с того света. Мать все глаза выплакала. На старших похоронки пришли, а на него — только казённая бумага с формулировкой «пропал без вести», и ни слова больше…
Вспоминать о войне Алексей Григорьевич не любит. На долю простого русского солдата, в недавнем прошлом обыкновенного деревенского паренька, выпало до дна испить чашу боли, всех ужасов и унижений отступления, ощущения собственного бессилия перед смертельным врагом, плена и подневольного рабского труда.
«Зеленые братья» — невидимые враги
Жили Ваулины большой, дружной и работящей семьёй в деревне Блудницыно, что близ села Чечкино-Богородское Васильевского сельского совета. Отец работал лесником в лесничестве. Держали скотину, пасеку. Четверых сыновей на ноги поставили. Старший Михаил работал в Иванове, Василий — в сельсовете в Васильевском, а двое младших — при родителях. Учились да по хозяйству помогали. Весной сорокового получил Алексей повестку в армию.
Одели, обули новобранца, подстригли «под ноль» и увезли, считай, за границу — в латвийский город Даугавпилс, где после участия в «зимней войне» 1939 года был расквартирован 51‑й корпусной артиллерийский полк резерва Главного командования РККА. Так парнишка из Ивановской глубинки стал заряжающим грозного дальнобойного 152‑миллиметрового орудия. Служба шла своим чередом — ходили в наряды, выезжали на учения, иногда удавалось сходить погулять в увольнение. Но удавалось это редко. В лесах, окружавших город, хозяйничали банды «зелёных братьев», и чуть не каждую ночь гремели за городом, а то и в тёмных городских улочках выстрелы, а наутро патрули находили убитыми припозднившихся красноармейцев.
— Большинство латышей к нам, русским солдатам, относилось неплохо, но были и такие, кто русских от всей души ненавидел, считал оккупантами, — вспоминает Алексей Григорьевич. — Такие потом, когда началась война, встречали немцев, как освободителей. Но ведь днём, на улице, не различишь, кто из них друг, а кто — лютый враг…
Первый бой
Буквально за несколько дней до начала войны полк перебросили в Литву, и здесь, чуть севернее города Таураге, ранним утром 22 июня он принял свой первый бой. Они стреляли по немецким войскам, переправлявшимся через Неман, и не знали о том, что танки Группы «Север» уже прорвали фронт и вышли к Вильнюсу на востоке и Клайпеде на западе, охватив стальным кольцом позиции 11‑го стрелкового корпуса, которому был придан их полк. Не знали и не могли знать и того, что весь их Северо-Западный фронт, в который входило три армии, одиннадцать дивизий, половина из которых — танковые, воюет уже фактически в окружении.
Как не знали и того, что всего через пять дней, прошедших с начала войны, Северо-Западный фронт потеряет в боях больше двух тысяч танков и бронемашин, практически всю авиацию — больше полутора тысяч боевых самолётов, которые даже не смогли взлететь и до семидесяти процентов личного состава убитыми, ранеными, пропавшими без вести…
Да и откуда им было знать это, если связь с командным пунктом полка, с его штабом прервалась в первые же часы и больше уже не восстановилась, а они, расстреляв все снаряды, голодные и практически безоружные, оставаясь верными присяге, почти на себе тащили лесами и болотами ставшие бесполезными неповоротливые восьмитонные орудия. А по дорогам, обгоняя их, мчались немецкие танки и машины с пехотой. Окрылённые первыми лёгкими победами, немцы поначалу просто не обращали внимания на таящихся в придорожных кустах и за деревьями красноармейцев из разбитых воинских частей.
Остатки своего 11‑го стрелкового корпуса они догнали близ Даугавпилса, где предпринималась отчаянная попытка остановить немцев, не дать им переправиться через Западную Двину. И снова после суток непрерывного боя они оказались в окружении. Здесь, отступая к границе с Псковской областью, они оставили безнадёжно увязшую в болоте пушку вместе с навечно заглохшим трактором и почти месяц скитались по лесам в надежде перейти линию фронта. Здесь же, невдалеке от какого-то маленького латышского хутора, наткнулись на них полицейские. Немцы, удостоверившись, что среди пойманных красноармейцев нет ни комиссаров, ни евреев, тут же утратили к ним всякий интерес, предоставив распорядиться судьбой пленных поймавшим их полицейским.
Тяжкие воспоминания плена
Так оказался Алексей и все, кто остался живым из их расчёта, на богатом хуторе одного из бывших «зелёных братьев». Теперь этот главарь бандитов был у немцев каким-то активистом, а русские пленные стали его батраками, а вернее сказать, абсолютно бесправными, бессловесными рабами. Каждого из них можно было избить, убить, затравить собаками даже ни за что, просто так, из куража.
— Держали нас в погребе, под замками, выводили только на работу, а кормили тем, что оставалось после хозяйских собак, — с неохотой вспоминает Алексей Григорьевич.
Тяжкие это воспоминания. Тяжкие уже потому, что в Первую мировую войну пребывание в плену почиталось мученичеством, и воинов, вернувшихся из плена, встречали на Родине как героев. Их награждали, а за время, отбытое во вражеском плену, выплачивалось повышенное жалованье. Причём относилось это в равной степени и к офицерам, и к нижним чинам, и к рядовым солдатам. И, по мнению немецких генералов, воевавших с Россией в 1915 и затем в 1941, боевые качества русской армии образца 1915 года были несравненно выше боеспособности Красной Армии периода начала войны. Впрочем, относилось это лишь к командному составу. Мужество и героизм простого русского солдата вызывали восхищение во все времена не только у друзей, но и у врагов.
Побег
— Не знаю, как мы дожили до конца сорок четвёртого, — продолжает свой нелёгкий рассказ Андрей Григорьевич. — Хозяин хутора к тому времени в фашисты записался, а они лютовали временами хуже немцев. А дочка у него была — хорошая, добрая девчушка. Я ей, когда время было, из глины игрушки всякие лепил — свистульки, зверушек всяких, а она меня за это потихоньку, чтобы родители не видели, подкармливала. Ну, мы, конечно, всё это на всех делили, как иначе-то?
А в самом конце сорок четвёртого подвернулся удобный случай для побега. Охранники спохватились, когда мы уже к лесу подбегали. Спустили собак, стрелять стали. Одного из наших ребят убили, ещё двое отбились в сторону, их потом затравили собаками, а нам двоим повезло. Напарник у меня был на десять лет старше меня, с одиннадцатого года, мужик опытный, благодаря ему, и выжили, и через два месяца линию фронта перешли. Добрались до своих, думали всё, кончены наши мучения, ан нет. Почти до середины апреля сорок пятого «особисты» из нас жилы тянули, всё выпытывали, как это мы в плену оказались, да почему нас не убили. Требовали признаться в том, что завербовали нас фашисты…
Ему и на этот раз повезло. Может, надоело следователю «пустышку тянуть», а может, попался нормальный, человечный мужик, поверивший в то, что никакой он не предатель, а верный своему долгу русский солдат, вынесший столько бед и испытаний, что и десятерым много будет.
Война напомнила о себе
Победу Алексей встретил всё там же, в Латвии. После фильтрационного лагеря направили его дослуживать в артиллерийский полк. А осенью победного сорок пятого вернулся солдат домой. Вернулся словно с того света. Мать все глаза выплакала. На старших братьев ещё в начале войны похоронки пришли, а на него — казённая бумага с формулировкой «пропал без вести», и ни слова больше, что хочешь, то и думай…
Погулял, отдохнул малость, в себя пришёл, а 23 февраля 1951 года привел в родительский дом молодую жену. Вера Ефимовна, тогда просто Вера, жила недалеко от них, Алексей ещё дом помогал её родителям ставить незадолго до того, как его на службу забрали. А вскоре переехали они жить в Шую на четвёртую Петропавловскую. Работали, детей растили, в шестидесятом году на месте старого дома новый поставили, тот, в котором и по сей день живут. Всего добивались сами, своими руками, благо они у них крестьянские, к труду привычные. И всё шло хорошо, да только под старость, когда и внуки уж подросли, война ещё раз в их дом постучалась. 26 ноября 1994 года колонна танков, одним из которых командовал их сын — старший прапорщик Ваулин Василий Алексеевич, в Чечне попала в засаду, устроенную боевиками на въезде в город. Танк, которым командовал Василий Ваулин, подбили одним из первых, из расчёта не уцелел никто… Маленькая, с помятыми уголками любительская фотография, сделанная незадолго до того марша — всё, что осталось у них от сына. Изредка приезжают внуки, помогают, но Алексей Григорьевич, несмотря на возраст — через несколько дней, 27 марта, ему исполнится восемьдесят девять лет, по привычке с большинством домашних дел управляется сам. Только вот воду таскать тяжело стало.
Дом их включен в городскую программу улучшения условий жизни ветеранов и участников Великой Отечественной войны, обещала городская администрация воду в дом провести и отстойник выкопать, да только обещание это с пометкой неопределённой – «при наличии финансирования». Вот и беспокоится Вера Ефимовна — не забыли бы про них. Немного обидно старикам, что их — двух ветеранов, отца и мать воина, погибшего в первую Чеченскую войну, ни военкомат, ни власти городские даже с Днём защитника Отечества не поздравили. Для людей, решением государственных вопросов занятых, это может и мелочь, а для них — нет.
