Родник
Первый мирный Новый год
Войне конец! Папа вернулся домой! Какое счастье! И вот мы отмечаем наш первый мирный Новый год. Моей сестре Гале шесть лет, а мне пять. Вся семья в сборе.
Радостные хлопоты. Наш сосед, конюх дядя Костя, привёз нам из леса ёлку, густую, высокую. Несколько дней она стояла во дворе и благоухала. Папа с мамой решили собрать всех наших друзей и устроить настоящий праздник. Мы с сестрой с большим удовольствием принялись клеить пакеты для немудрящих гостинцев (леденцы, печенье, орешки), а мама стала печь вкуснейшие плюшки.
И вот, наконец-то, наша лесная красавица ёлка дома. Её устанавливают в большой комнате на деревянном кресте. В доме сразу запахло лесом и хвоей. Мы просто шалеем от счастья. Мама приносит игрушки. Их у нас много: бусы, шарики, хлопушки, блестящие олени, кошечки в одеяльцах, птички и, конечно же, Дед Мороз и Снегурочка. Ёлку наряжали всей семьёй. Самую верхушку деревца украсили красивым, блестящим наконечником.
Папа приносит самое ценное наше богатство — граммофон с большущей трубой и целый пакет пластинок. Теперь мы готовы к приёму гостей.
И вот они на пороге, пока ещё робкие, несмелые, но нарядные.
Мы тоже от них не отстаём. Мама на ножной зингеровской швейной машинке сшила нам очень красивые платья: рукава фонариком, на кокетке и с пышной юбкой. Кстати, я очень любила сидеть около мамы во время шитья, потому что она за домашним рукоделием всегда пела песни. У мамы был удивительно красивый голос.
Мы приглашаем гостей в комнату, и бал начинается. Мы все встаём вокруг ёлки и вместе с мамой водим хоровод и поём: «В лесу родилась ёлочка…», «Маленькой ёлочке холодно зимой…», «Ёлка, ёлка, ёлка, зелёная иголка…» и другие песни. По очереди читаем стихи и поём песни, за что мама одаривает нас призами. Особенно поразил нас трёхлетний мальчик Вова Данилов. Он, очень потешно картавя, исполнил песню: «Ехал я из Берлина по дороге прямой, на попутной машине ехал с фронта домой…», а мы все весело подхватили: «Эй, встречай, да крепче обнимай, чарочку хмельную полнее наливай!».
Наконец наступает очередь танцев. Папа энергично крутит ручку граммофона и включает нашу любимую пластинку: «Дударь, мой дударь молодой, самодударь, мой дударь молодой! Ты играй, играй, дударь, во дуду, я младёшенька плясать пойду!…»
Мы пляшем так, что с нас ручьём льёт пот.
Мы с благоговением слушаем романсы: «Мой костёр в тумане светит, искры гаснут на лету…», «Осень, прозрачное утро, небо как будто в тумане…» и другие, а также нашего любимого певца Леонида Утёсова, который со своей дочкой поёт: «Всё хорошо, прекрасная маркиза…», танцуем вальсы. Уставшие, мы пьём чай с плюшками, а мама в конце праздника раздаёт всем гостинцы. Дети, довольные, расходятся по домам.
Надо сказать, что родители устраивали нам праздник на каждый Новый год, но первый послевоенный праздник мы не забудем никогда!
Людмила ШУЛЯЕВА
Метель
Время к вечеру. Морозно и тихо. Хмурое серое небо. Вдруг, как глубокий выдох, подул ветер, посыпались мелкие снежинки, и потемнело от надвигающейся почти чёрной тучи. Ещё чуть-чуть — и полетели к земле огромные мохнатые снежинки. Как в вихре вальса, кружил их ветер, а потом вспыхнули ночные фонари, и всё засверкало золотистым цветом. Очаровательная картина! Но промчалась туча и, сбросив свой снежный запас, растворилась. Вновь стало тихо. Фонари освещали снежную дорогу и серое-серое небо.
Ну и денёк!
Чудесный, настоящий, зимний. Куда ни глянь, окружает какая-то лёгкая однотонная пелена, а с востока, у горизонта, сквозь мелкие вычурные облака пробиваются, как стрелы, лучи солнца, окружая их золотой каймой. Надо мной куполом нависло пронзительно ярко-голубое небо, и плывут по нему небольшие пушистые, невесомые облака. По присыпанным снегом, как бы оцепеневшим веткам берёз, радуясь ярким лучикам солнца, попискивая, порхают красногрудые снегири.
А из души моей рвётся восторг!
Инна МИЛЕЕВА
Понимали, что обречены...
Мороз был минус 57 градусов по Цельсию. Так только что сказали по радио. Кто такой Цельсий, Виктор не знал, да и зачем? Он лежал на толстой подстилке из лапника под огромной лиственницей и размышлял о прожитой жизни. Всё, что было ценное у него — это приёмник. Где-то там, далеко, была его родина. Там плескалось тёплое Чёрное море, там была мама, и радиоприёмник напоминал ему об этом.
С чего всё началось? С чего? И почему именно сейчас ему надо всё вспомнить? Почему? Он ещё раз глотнул из бутылки чистого спирта, сознание прояснилось, и он вспомнил всё. Виктор вспомнил, как случайный собутыльник агитировал его поехать на Север за хорошим рублём. Он говорил о зарплате в 800-1200 рублей, о настоящих, мужественных северянах, о крепкой дружбе и взаимопомощи. А что получилось? Да всё те же 120 рублей, что Виктор получал на материке. Собутыльник оказался обыкновенным вербовщиком и ещё порядочной сволочью. Да, Виктора встретили хорошо. Таких людей он ещё не встречал. Они жили открыто и даже деньги лежали на виду, и каждый мог взять, сколько ему надо, а отдать — когда сможет. Они высылали по первой просьбе хоть сто, хоть тысячу рублей просто хорошему знакомому, который, отдыхая где-то на юге, остался абсолютно без денег. «Не боись! — говорили они ему, Виктору. — На севере первых пять лет тяжело», — и весело, от всей души смеялись.
Да, это были мужественные, добрые и справедливые люди. Ещё они говорили: «Мы там, где трудно». Но, похоже, трудно было только ему. Да, чтоб получать зарплату в 800 руб-лей, надо было иметь все «полярки» и хорошую специальность. А у него ничего этого не было. Он снова хлебнул спирта, захватил ладонью снег и кинул в рот.
Его высшее образование здесь было не нужно, да и приехал он на комбинат как плотник-бетонщик. А эта специальность требовала от него силу и выносливость, чего как раз и не было.
Да, север его сломал. И винить тут было некого. Как-то очень быстро он стал бичом. Сначала его выгнали с работы по тридцать третьей за прогулы, а потом, как нигде не работающего (а с такой статьёй на работу не брали), и из общежития. Дня два в ближайшем кафе он подбирал со столов объедки, но оттуда его прогнали. Место, оказалось, было занято. Сначала он ночевал, где придётся, ковырялся в мусорных бачках в поисках хоть какой-то еды. А потом кто-то посоветовал пойти в «транзитное общежитие». Там Виктора встретили такие же, как он, бедолаги, и без лишних разговоров взяли в свою команду. Здесь за определённую плату давали кровать, правда, без матраса, он был только у старшего, которого все звали «бугром».
— Мы на овощной базе каждый день по 50 рублей получаем. Захочешь, — сказал он, — через неделю будешь дома.
Виктор очень хотел домой и пошёл работать на базу. Да, там каждый день, с утра, бригадир получал наряд-задание, а вечером выдавали деньги за выполненную работу. Билет домой стоил… Виктор начал вспоминать, кажется, сто двадцать… Да, точно, сто двадцать рублей. Дом был совсем рядом, ну, недельку хорошо поработать и можно ехать. И он успокоился. Каждый раз, получая зарплату, они праздновали какое-то событие, и отъезд откладывался. Со временем дом становился всё дальше и дальше. И уже не хотелось никуда ехать, да и зачем? Кто его там ждал? А здесь были друзья и свобода. Хочешь, идёшь на работу, не хочешь — не идёшь. Никаких обязанностей и забот. Здесь не было комсомольских собраний, социалистических обязательств, встречных планов.
Всё было хорошо, но однажды в «транзитку» пришла новая комендантша и всех бичей выгнала на улицу. Это было летом, и «бугор» повёл их в тайгу, на берег речушки Валёк.
За неделю они построили себе избушку, сделали печку, заготовили дрова, короче, к зиме подготовились основательно.
Валёк, хоть и не очень большая река, но рыбы в ней было не меряно. Хариус, сиг, кумжа, лови — не хочу! И они ловили. Свежую рыбу продавали на рынке, а вяленую сдавали в пивной ларёк.
Виктор снова сделал глоток спирта. Внутри обожгло. Алкоголь притупляет чувство голода, да и не было никакого желания шевелиться. А надо было бы подкинуть дрова и немного поесть. Костёр скоро прогорит и тогда наступит конец. Виктор прекрасно это осознавал, но не было никакого желания что-то делать.
Последнее время им не везло. Работу перехватили другие, рыба ловилась плохо, а сегодня днём, когда их не было, прилетел вертолёт, и милиция сожгла избушку. Наверное, это был запланированный рейд, потому что сгорели ещё две избушки по соседству. «Транзитники» втроём остались здесь, остальные вернулись в город. Они понимали, что обречены и не сопротивлялись.
По ту сторону костра уже крепко спали его товарищи… Скоро уснёт и он… Ему не было жалко себя. Да и чего жалеть? Вот рядом горит костёр… вокруг тепло… на ночном небе заиграли всполохи северного сияния… где-то совсем рядом тявкнул песец…
… Росомаха долго ждала, пока погаснет костёр, и, наконец, осторожно подошла к стоянке. Она обошла окоченевшие трупы и начала метить территорию. Это была её добыча.
Пётр КАРАУШ
