Необыкновенная ёлка
Ранние декабрьские сумерки уже заливали ближний ельник фиолетовым туманом, когда мы с Вовкой выехали по чьему-то лыжному следу на знакомую полянку, где вот уже с полмесяца дожидалась нас наша красавица-ель.
Признаться, чужой лыжный след сначала встревожил нас. А ну как неизвестный лыжник тоже нашу красавицу приметил и за ней приезжал? Но потом мы решили, что это, скорее всего, охотник был, которому глубоко наплевать на всякие елки, а может, сам лесник узнал о самовольной порубке и наведался проверить, не заявились ли сюда снова лесные воры. А поскольку мы с Вовкой ворами не были, рубить елочку к Новому Году мы не собирались. Просто две недели назад мы нашли здесь верхушку срубленной кем-то большой ели. Поэтому особой тревоги мы не испытывали, хотя на всякий случай и приехали за нашей красавицей к ночи, чтобы никто не придирался. Мы уже похвастались на улице, что на Новый год у нас будет такая ёлка, какой ни у кого никогда не было. Все так и ахнут, когда нашу красавицу увидят.
— Да вот же она! Целёхонькая, только снегом ее изрядно припорошило! — обрадованно махнул лыжной палкой Вовка, ехавший первым. И действительно, из-под снега торчали мохнатые еловые ветви все в тяжелых бронзовых шишках. Наша елка дождалась нас, и мы, сняв лыжи, принялись разгребать ими снег вокруг неё. Это была действительно необыкновенная елка. Не какая-нибудь тощенькая елочка-заморыш, и даже не коренастая и широкая елка с какой-нибудь опушки, какие обычно покупают для детсадов и школ, нет! Мы откопали ее, оторвали примерзшие к земле ветви и попытались поднять ее и поставить комлем в снег, чтобы удобней было увязать нашу елку прихваченной бельевой веревкой, и поняли, что взялись за непосильную задачу. Наша елка и в самом деле была удивительно как хороша, но неподъемно тяжела.
— Что будем делать, Вовка? — озадаченно спросил я у приятеля. Ведь пока наша елочка лежала на земле, да еще присыпанная снегом, она совсем не казалась такой огромной, а сейчас мы видели, что она подойдёт для какого-нибудь большого зала, а никак не для наших комнатушек.
— А я знаю? Но не бросать же её? Берегли, стерегли, а теперь бросить?! — возмутился приятель. — Подпилим снизу маленько, такая-то она, всё одно, ни в какую комнату не войдёт, ветки вот эти обрубим, глядишь, она полегче станет. Ничего, допрём! Не такие уж мы с тобой слабаки, чтобы красоту такую да бросить! Зато вся улица завидовать будет. Унесем, и точка.
Так и началась работа, которую лучше бы и не начинать… Мы отпилили примерно метр от комля и с трудом взвалили ее на плечи. Но даже такая, изрядно укороченная ёлка оставалось очень тяжёлой. Нас качало, лыжи проваливались до самой земли, а длинные тяжелые еловые «лапы» с гроздями шишек бороздили снег.
— Нет, не унесем… — упавшим голосом, задыхаясь, проговорил Вовка. — Сильно тяжела. Давай малость отдохнём, а потом еще чуток отпилим…
Метров пятьсот мы тащили свою елку в темноте, цепляясь ее ветвями за деревья, огорчённо прислушиваясь к тому, как с треском обламываются роскошные зелёные «лапы», густо украшенные шишками. Потом выдохлись и сидели прямо в снегу на лыжне, с горечью глядя, как поредел тяжелый наряд нашей красавицы. Потом, поменявшись местами, снова взвалили ее на плечи и тащили дальше к опушке, за которой наконец-то начинался спуск к замерзшей Тезе. Запинаясь за какие-то сучья, падали, роняли елку, потом поднимались и снова взваливали ее, а точнее то, что от нее оставалось, на плечи и тащились к светящимся жёлтыми огнями домам города. А они казались так недосягаемо далеки, что нас охватывало отчаяние.
Идти по реке, по плотной, накатанной многими лыжниками лыжне было значительно легче, и до подъёма к нашей Театральной улице мы дошли даже без отдыха. Всё, дотащили. Нам оставалось лишь подняться в гору, и мы были дома, но подъём этот отнял все оставшиеся силы. Тропка была такой скользкой, раскатанной, что мы несколько раз падали и скатывались вниз. А когда, наконец, преодолев этот последний подъём, мы взглянули на то, что осталось от нашей замечательной ёлки, то оба без сил опустились на снег, стараясь не смотреть друг на друга. В горле стоял, мешая дышать, не давая вымолвить ни слова, шершавый, колючий комок обиды. И хоть оба мы были мальчишками крепкими, не раз испытанными и в уличных драках, и в прочих наших приключениях, но сейчас как-то непроизвольно оба захлюпали носами, а по щекам потекли слезы обиды и досады. Нашей красавицы-елки, которой мы собирались удивить всех мальчишек и девчонок с нашей Театральной улицы, не было. От неё остался толстый еловый кол, липкий от смолы, с торчащими во все стороны острыми обломками сучьев. Каким-то чудом уцелели лишь несколько мохнатых веток с шишками…
— Эх, лучше бы уж нам прямо к леснику пойти да и попросить у него какую-нибудь задрипанную, пусть хоть тощенькую да однобокую елочку. Не ставить же жердь эту. Засмеют нас теперь с нашей ёлкой, — горестно пробурчал Вовка, и я полностью согласился с ним…
Ёлка у нас в тот Новый Год все же была. За день до праздника тётушка купила на базаре из тех, что оставались непроданными. Обычная, как у всех, а может быть, и похуже даже. И никто не напоминал нам о нашем хвастовстве раздобыть елку такую, что все ахнут. Давно это было. С тех пор много разных елок в домах и в залах разных довелось мне видеть, но такой, как была та лесная красавица до нашей попытки притащить её из леса, видеть не приходилось. Красота ведь не часто повторяется. Растерянными тогда по дороге еловыми шишками наверняка лакомились и дятлы, и клесты, и мыши. И вряд ли кто из них догадывался, что нароняли эти шишки двое мальчишек, хвастливо пообещавших привезти к Новому Году на свою улицу самую необыкновенную елку.
