Цветок мать-и‑мачехи
На улице набирает силу весна. Но из нашего окна можно любоваться только щебёнкой, песком, строительными плитами и кучами черного торфа, вынутого из глубокого котлована. Печальный пейзаж большой новостройки. От нашего дома к ближайшей автобусной остановке бежит не асфальтированная дорожка, а ведут деревянные мостки. Стройка движется медленно. Огромная торфяная куча перед нашим домом уже начала покрываться редкой травкой.
Вчера целый день лил дождь, а сегодня светит яркое солнышко. Хорошо! Но гулять с детьми пойти не смогу: приболел годовалый сынишка. А вот пятилетний сын не желает слушать моих объяснений, всё утро хнычет и просит отпустить его на прогулку. При этом клянётся, что будет всё время возле дома, что в грязь не полезет и гулять будет совсем недолго. Ужасно боюсь отпускать, но сдаюсь, и счастливый ребёнок отправляется на улицу.
Минут через двадцать он возвращается. Но этих минут ему вполне хватило, чтобы собрать всю грязь у нашего дома. И резиновые сапоги, и штанишки, и рукава, и весь перед его куртки перепачканы торфом.
Уже набираю полные лёгкие воздуха, чтобы отругать сорванца, но натыкаюсь на сияющий счастьем взгляд.
— Мамочка, это тебе! — восклицает сын и протягивает первый весенний цветок на коротенькой ножке. — Это мать-и‑мачеха. Нам про него рассказывали в детском саду. Я его увидел на самом верху большущей кучи. Я лез туда, лез, а торф меня не пускал и всё время осыпался. Но я сильный, я забрался и сорвал. Мне хотелось ещё погулять, но я испугался, что цветок завянет, и побежал домой. Давай поставим его в вазочку.
Беру цветок и, растроганная вниманием, говорю:
— Спасибо, сынок!
— Он тебе нравится? — спрашивает сын.
— Очень. Ты молодец, — ком сжимает горло, и быстрая слеза бежит по моей щеке.
— Ты плачешь, мамочка? — в голосе сына звучат тревожные нотки.
— Всё хорошо. Это я от счастья, родной. Это от счастья. Давай, помогу тебе раздеться.
— Нет, я сам.
Он начинает снимать одежду и, кажется, только сейчас замечает, в каком она виде.
— Ой! — произносит он, испуганно и растерянно смотрит на меня, понимая, что сейчас из моих уст должны прозвучать слова упрёка.
— Ерунда, — говорю я, прижимая к груди подаренный цветок. Моё сердце переполняет ни с чем несравнимое материнское счастье.
