Вернулся солдат с фронта…
Четыре года войны оставили в судьбе Николая Ковалевского раны, которые не смогли зарубцевать даже десятилетия мира
Исторический парад на Красной площади, фронт, тяжелейшее ранение и ампутация, ожидание смерти и чудесное возвращение из ада — вот военный груз, который принес солдат с фронта. А было бойцу двадцать три года…
Получили повестки и пошли воевать…
— Когда война началась, мне ещё восемнадцати не было. Железнодорожников обычно в армию не брали, они были на брони, но положение на фронте было очень тяжёлым, потери в войсках были огромные, хотя об этом и не говорилось, людей не хватало, поэтому работать остались только специалисты — машинисты, их помощники и те, кто не подлежал призыву по годам. А вся молодёжь, в том числе и мы с братом, получили повестки и пошли воевать…
Бег времени неудержим. С каждым днём все дальше от нас лихолетье Великой Отечественной. Совсем скоро мы отметим уже шестьдесят пятую годовщину Великой Победы, а от парада, состоявшегося в осаждённой фашистами Москве 7 ноября грозного 1941 года, нас отделяет почти семь десятилетий. Целая жизнь. Жизнь, прожить которую мы смогли благодаря тому, что тогда, почти семьдесят лет назад, безусые мальчишки, вчерашние школьники ценой своих жизней защитили Родину, защитили наше право жить, любить, растить детей, любоваться звёздами на чёрном бархате ночного неба, работать, творить… Их было больше двадцати человек из Шуи — участников исторического парада ноября сорок первого года. Сегодня остался только он — Николай Михайлович Ковалевский.
— Я тогда только с ночной смены вернулся. Где бы отдохнуть, поспать хоть немного, а дома повестка лежит: утром явиться в военкомат, — вспоминает Николай Михайлович. — Дали нам несколько дней на сборы, а второго августа опять собрали во дворе военкомата, построили, сделали перекличку, а потом пешим строем пошли до Иванова. В Иванове собрали нас больше тысячи человек со всех районов, погрузили в эшелон и отправили в Москву.
Военные будни
Попали служить мы в дивизию особого назначения НКВД. Время было сложное, и главной задачей дивизии было обеспечение порядка в Москве, ночное патрулирование, борьба с фашистскими шпионами и диверсантами, которых в город забрасывалось множество самыми разными путями, с мародёрами и бандитами, которых тоже было немало. Наш батальон патрулировал район Комсомольской площади. Я и сейчас, несмотря на то, что почти семьдесят лет прошло, там каждую улочку, каждый переулок помню.
Говорить о том, какие дни были труднее, а какие легче, не приходится. Лёгких дней, лёгкой службы тогда не было, но середина октября запомнилась особенно. Фашисты подошли вплотную к городу, местами до передовой было меньше тридцати километров — танки такое расстояние могли преодолеть одним броском, буквально за час. По городу поползли слухи, что правительство выехало и что Москва будет сдана немцам. Радио и газеты пытались всячески опровергать эти слухи, это им не удавалось. Тем более что и днём, и ночью из Москвы уходили эшелоны на восток. Эвакуировались заводы, учебные учреждения, массово уезжали люди. А вести с фронта с каждым днём были всё тревожнее, и фашисты бомбили город днём и ночью практически беспрерывно. В середине октября в городе началась жуткая паника. Люди бежали из города, кто как мог, а в самом городе в это время бесчинствовали мародёры. Грабили магазины, склады, квартиры. Повсеместно вспыхивали пожары, по ночам то и дело на улицах гремели выстрелы. Чтобы удержать ситуацию под контролем, с 19 октября в Москве было введено осадное положение, а частям НКВД, охранявшим порядок в городе, были предоставлены чрезвычайные полномочия. Так, в случае нарушения светомаскировки, патруль стрелял по окнам, в которых горел свет, а бандитов и мародёров имели право расстреливать на месте преступления. Таким образом, грабежи и убийства в городе были прекращены. А в первых числах ноября стало известно о том, что седьмого ноября, в годовщину Октябрьской революции, будет проведён парад.
«Сталин… на трибуне»
— Привезли нас в Москву 7 ноября около двух часов ночи, продолжает свой рассказ Николай Михайлович. — Построили сзади ГУМа и стали тщательно проверять. Мороз был градусов двадцать пять, а может, и побольше, ветер пронизывающий, а нас чуть не до нижнего белья раздевали и проверяли, чтобы, не дай Бог, нигде не оказался спрятан хоть один патрон. Изъяли всё. И патроны, и гранаты, и заряды к противотанковым ружьям. Меры безопасности были строжайшие. Подсумки набили тряпками, чтобы не заметно было, что они пустые. Замёрзли мы тогда страшно. До начала парада не разрешалось никуда отходить, негде было даже погреться. Так и стояли до десяти часов утра, пока парад не начался. Хорошо помню, что Сталин и все остальные, кто вместе с ним стоял на трибуне, то и дело уши и щеки перчатками тёрли — отогревали, и ногами притопывали.
Сразу после парада какую-то часть нашей дивизии отправили на передовую, кто-то остался нести службу в городе, а я оказался в числе переданных Уральской стрелковой дивизии.
«Ждите. За вами приедут!»
Увезли нас под Свердловск, где она формировалась. Там мне пришлось переучиваться на миномётчика. Пробыли на Урале почти год, а в октябре сорок второго попал я на передовую. Воевать довелось на Курской земле. Есть там такой маленький городок — Ржава. Вот там, на берегу речки Ржавки, началась моя война, а вскоре там же и закончилась. Фронт там с осени сорок второго и до самой весны сорок третьего почти не двигался, и прифронтовые города и сёла, случалось, за неделю не по одному разу переходили из рук в руки. То немцы нас на километр-полтора оттеснят, то мы их. Вот и Ржава была таким прифронтовым городом, в котором то и дело менялась власть. В одной из атак меня ранило в обе ноги разрывной пулей. Рана была тяжелая, сам передвигаться не мог, а во время атаки кто же обращает внимание на раненых? Их уж потом подбирать начинают. Вспомнили про меня и про других раненых только через сутки. Тех, кто был полегче, собрали и отправили в санбат, а самых тяжелых стащили в сарай, стоящий на краю села, а какому-то старику-колхознику наказали за нами ухаживать. Положили нас на солому и сказали: «Ждите. За вами приедут!» Ни бинтов, ни продуктов, ни лекарств не оставили. Ждать, когда про нас вспомнят, нам в этом сарае пришлось целый месяц.
Выкарабкался с того света
Как мы выжили это время — одному Богу известно. Каждый потерял много крови, да к тому же все голодные. Чем мог накормить приютивший нас старик, если у него у самого дома дети с голоду пухли? Делился последним, что было. Село за то время, что мы у него лежали, раз пять переходило из рук в руки, и в сарай к нам заглядывали и немцы, и полицаи, и партизаны, и наши. Нас никто не трогал, но и помогать никто не спешил. А хозяина дома грабили все — и полицаи, и партизаны. Все приходили и требовали: «Давай картошки, давай жрать, а то расстреляем!»
Я уж и не рассчитывал живым из этого сарая выбраться, да в апреле вспомнили про нас, погрузили в машину и отправили в госпиталь. Так в начале апреля сорок третьего года оказался я в Оренбурге в эвакогоспитале. Одну ногу врачам удалось спасти, а на второй, пока лежал в сарае, началось омертвение тканей, могла пойти гангрена, и мне её ампутировали. Выздоравливал очень тяжело. С того света едва выкарабкался. В госпитале пробыл почти год и только в марте сорок четвёртого на костылях, инвалидом вернулся домой. А буквально через неделю вернулся домой и старший брат, с которым мы вместе ушли воевать. И тоже без ноги…
Потом была трудная реабилитация. Надо было снова учиться жить, работать. Ведь было фронтовику тогда всего двадцать три года. И впереди была целая жизнь…
От 16 Декабря 2009 года Олег НАЗАРОВ. Фото из архива Николая Ковалевского и «МС».
