Труд во время войны в стаж не засчитали
Сегодняшняя героиня моего рассказа – женщина с интересным именем, хотя крестили её именем Мелитина, поскольку в святцах имени Эмилия нет.
Родилась Эмилия Олеговна Семёнова (в девичестве Богородская) 24 июля 1928 года в Юже в интеллигентной семье. Папа – инженер. После окончания текстильного института был направлен в Саратов. Затем семья переехала в Шую, где папа работал главным инженером Шуйско-Тезинской фабрики, потом на фабрике «Шуйский пролетарий» начальником прядильного производства. Мама – учитель русского языка и литературы. Многие шуяне знают её по работе председателем женсовета фабрики «Шуйский пролетарий», руководству хором в клубе фабрики, который в просторечии именовали в советские годы «Безбожником».
В июне 1941 года, когда началась война, двенадцатилетняя Эмилия находилась в пионерском лагере «Клещёвка».
– Всех нас собрали в столовой, – вспоминает Эмилия Олеговна, – и объявили о нападении немецкой армии на СССР. Вожатому, которого звали Петром, сразу же вручили повестку. Мы всем лагерем провожали его в Шую до военкомата пешком. Как узнали потом, наш пионервожатый с войны так и не вернулся.
Я училась в школе № 2. Училась на «хорошо» и «отлично». У папы была бронь от призыва, но он в 1942 году ушёл добровольцем на фронт. Похоронку на папу мы получили в 1943 году. Папа служил при штабе писарем, так как у него был красивый каллиграфический почерк. В основном, он писал похоронки родным на погибших однополчан. И хотя он имел воинское звание старшего сержанта, служил папа на офицерской должности, и наша семья получала по его продовольственному аттестату нормальное довольствие. Именно поэтому папа настоял, чтобы я после семилетки продолжила учёбу в школе дальше, хотя все мои сверстницы после 7 класса пошли в училища. Когда папу на фронте убили, аттестата не стало, вот тогда нам пришлось совсем туго. Пенсию за папу назначили маленькую, но мама всё же настояла, чтобы я пошла учиться в медицинский техникум.
Однако, как видно, не судьба. Во второй школе, где я училась, расположился госпиталь. Мы, старшеклассницы, помогали как могли: скатывали в рулоны стираные бинты, выносили утки и судна, читали письма раненым бойцам, писали их родным ответы… Насмотревшись на кровь, гной, ампутированные конечности, зашитые животы раненых бойцов, я сказала маме, что медик из меня не получится. И поехала я в Иваново, где попыталась поступить в фармацевтическую школу, однако набор уже был завершён, и осенью 1943 года меня приняли в педагогическое училище, где ещё продолжался набор по профилю «учитель начальных классов».
В мае 1946 года я стала дипломированным учителем. По распределению я должна была ехать на Дальний Восток. Но мама сильно заболела, и мне с огромным трудом, всеми правдами и неправдами удалось всё же остаться в Шуе, чтобы ухаживать за мамой. Я устроилась на полставки в детский сад, в шуйских школах тогда вакантных мест не было. Так и работала я в садике воспитателем до замужества, до 1949 года.
Чётко помнит Эмилия Олеговна, как во время учёбы в педучилище, с мая 1944 года до глубокой осени, многих студенток отправили в Тейковский район на торфоразработки, что велись на болотах близ села Леушино. Всё лето юные девушки – будущие педагоги – вместе с сорокалетними женщинами из Башкирии, Мордовии и других мест сушили торф, делали торфяные кирпичи-брикеты, так называемые торфушки. Техника ковшом поднимала торф, потом его вываливали в формы. После сушки мы грузили кирпичи-брикеты торфа на машины и увозили на предприятия региона для котельных.
... Вши, слепни, комары. Работали по 12 часов. Жили в бараке по 40 человек, спали на козлах, а кому места не досталось, те на полу, на матрацах, набитых сеном. Кормили торфодобытчиков по тем временам хорошо. Давали по 500 граммов хлеба в день, пшённую или перловую кашу, гороховое пюре… Мы собирали грибы, чернику, бруснику, землянику…
Лето 1944-го в наших местах было жаркое. По вечерам собирались у костра, пели песни, ведь ни радио, ни электричества не было. Отсутствие света нам объясняли соблюдением светомаскировки, хотя немцев погнали далеко на запад. Других развлечений, кроме песен, не было. С тех пор я очень люблю красивые, протяжные мордовские и чувашские песни.
Жили все мы дружно, не ругались, не ссорились. Сено себе для подушек сушили, мылись в карьерах с тёмной торфяной водой. Мыла ни у кого не было, в то время это был страшный дефицит. Постельного белья, естественно, тоже. Удивительно, но никто не болел. Правда, несчастных случаев было много. Кто-то в яму провалится, кто-то упал в карьер… Женщины поговаривали, что видели рядом с лагерем волков.
Все работницы и мы, студентки, не исключение, были обуты в лапти. Одеты кто во что горазд. Рукавиц не выдавали, всё делали голыми руками. Воду для питья и кухни нам привозили на подводах. Стояли баки с водой и на краю карьера, чтобы можно было утолить жажду во время работы.
Вот так и провела я военное лето 1944 года. Обидно, но этот период нигде не зафиксирован. Ни справки о работах на торфяниках не выдали, ни в трудовой книжке не записали.
Что дальше, после войны?
Муж мой, Пётр Павлович, был военным. В 1954 году уехали мы с ним в Боровичи, что около Калинина. В Шую вернулись в 1957 году. Ему дали, как преподавателю Сергеевского техникума, квартиру в Шуе.
У Эмилии Олеговны один сын. Зато сейчас двое внучат и один правнук. Живут они на Урале, в Челябинске. Эмилия Олеговна – ветеран труда. Всю жизнь работала она в райкоме учителей, директором Дома учителя. Но для пенсии стажа не хватило, поэтому работала она до 70 лет то воспитателем, то бухгалтером, то в пионерских лагерях, то в клубе фабрики «Шуйский пролетарий».
Вот такие люди с удивительной судьбой, которые своим самоотверженным трудом приближали победу над врагом, живут рядом с нами.
