Женское лицо войны
В самой гуще боя — за первой линией окопов, вместе с орудийными расчётами и она, девушка-военфельдшер из Шуи.
«Утром встаёт — и на улицу»
На небольшом участке вокруг дома по 1‑й Кочневской улице цветут хризантемы, яблони посыпают золотом листьев дорожки, а в глубине сада уютно попыхивает дымком из трубы банька.
— Там у нас «антоновка», это «штрейфлинг», а вон там, у самого забора, груша, которую мы сажали втроём: муж, я и дочка, — рассказывает хозяйка дома Лидия Михайловна Бесшапошникова. — Мы эту грушу так и называем — «семейная». Груши на ней сочные, сладкие…
Глядя на эту подвижную, энергичную женщину, ни за что не скажешь, что с апреля нынешнего года Лидии Михайловне пошёл 94‑й год.
— Мама и готовит для себя сама, и в саду, и в огороде тоже сама управляется, мы только вскопать помогаем, — рассказывает дочь Лидии Михайловны. — Она утром встанет, покушает, и на улицу. Здесь у неё цветы цветут, птицы поют, кошки с ней гуляют, словом — жизнь кипит.
— Слух только вот подводить стал, контузия сказалась, — сокрушается Лидия Михайловна. — Меня ведь, когда тягач с пушкой на фашистскую мину наехал, взрывом-то метров на пять отбросило…
Как началась для меня война
В 39‑м году закончила она Шуйское медицинское училище и поехала работать фельдшером на фабричный здравпункт в Лежнево. Здесь её и застала война.
— В сорок первом, уже в середине лета, — вспоминает моя собеседница, — в Лежнево начали привозить первых раненых, и я перешла работать в госпиталь старшей медицинской сестрой. А в конце сентября принесли мне повестку. Наутро в военкомате уже ждал военврач — капитан из воинской части, что стояла неподалёку от Лежнева. Им требовался фельдшер, молодой, здоровый и желательно с опытом работы. Уже на третий день часть наша эшелоном ехала на фронт. На каком-то полустанке остановили и направили нас в Тихвин…
Были в самой гуще боя
Это было поздней осенью сорок первого. Немцы уже сомкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда. Эвакуировать по «дороге жизни», проложенной по льду Ладожского озера, удалось лишь немногим больше десяти тысяч человек, в основном, женщин и детей. И выполняли эту героическую работу воины отдельного 236-го автотранспортного батальона, фельдшером в котором служила Лидия Михайловна Бесшапошникова.
— Туда везли продукты, оружие, боеприпасы, горючее, а оттуда раненых и детей. Я встречала колонны на берегу, оказывала первую помощь тем, кого вывезли, своим раненым, следила за санитарным состоянием бойцов. До весны сорок второго мы были там, а весной меня перевели фельдшером в медсанчасть отдельного 712-го истребительного артиллерийского полка резерва Главного командования.
Полки РГК бросали на самые трудные участки фронтов, туда, где уже не было ни сил, ни людей, чтобы сдерживать рвущегося к столице врага. А 76-миллиметровые орудия были всегда в самой гуще боя — за первой линией окопов пехоты, её огневое прикрытие, её защита от танков. А вместе с орудийными расчётами и она — военфельдшер Лидия Бесшапошникова.
Три недели атак
— Из-под огня выносить раненых мне не приходилось, в наши обязанности входило оказывать первую доврачебную помощь в траншеях. Обрабатывали раны, накладывали повязки, шины и отправляли в ближний тыл. Кто мог идти — шёл сам, тяжелораненых несли на шинелях. Постоянный грохот разрывов, стрельба, огонь, кровь. Но сначала полк направили на Карельский перешеек, под Свирь. Там, конечно, тоже стреляли, но было гораздо спокойнее. Но мы были там недолго – наш полк перебросили под Калинин. Бои там были жуткие. Только представьте себе — три недели беспрестанных танковых атак, обстрелов и бомбёжек. Раненых не успевали как следует обрабатывать. Кругом кровь, смерть, а я — как заговорённая была, даже ни разу не царапнуло. Только от усталости буквально с ног валилась. Не было у нас там ни блиндажей, ни землянок, даже палаток не было. Если выпадал часок-другой, спали прямо на земле, в окопе. Хорошо, если лес рядом, можно еловых веток наломать, а чаще просто на шинели спали. И с питанием было очень плохо. Кухни то разбиты, то где-то в тылу заблудились, и мы, случалось, по неделе без горячего жили. Сунешь в противогазную сумку несколько сухарей, а если повезёт, то пару гороховых концентратов, тем и жив.
Солдатский орден
За участие в тех тяжелейших боях на Калининском направлении летом сорок второго получила она свою первую боевую награду — медаль «За отвагу».
— Я тогда сначала очень огорчилась, — улыбается Лидия Михайловна. — Второму фельдшеру из нашего полка орден Красной Звезды дали, а мне только медаль. А ведь одинаково под огнём ползали и не считали, кто из нас больше раненых обработал, так почему же такая несправедливость? А потом мне ребята наши из батареи сказали, что у фронтовиков медаль «За отвагу» очень уважается, не случайно её солдатским орденом называли. Но тем же летом, под Смоленском, меня тоже орденом Красной Звезды наградили. Там тяжело было. Потери были больше половины личного состава. Вот там, на марше, тягач, на котором вместе с орудийным расчётом я ехала, наскочил на фашистскую мину. К счастью, не убило никого, но взрывом разбросало нас по сторонам. Я метров на пять в сторону отлетела. Оглохла, руки дрожали, кровь носом шла, но потом вроде ничего, всё восстановилось, а спустя годы сказалось.
Долечиваться – в тыл
— После боёв под Смоленском отвели нас на отдых и пополнение — потери-то были очень серьёзные, больше половины людей выбило. Расположились на постой в каком-то селе, но отдыха не получилось. Нашёлся в полку предатель — сержант, его потом СМЕРШ арестовал. Он как-то сообщил немцам, где полк встал на постой, и в первую же ночь немецкие самолёты бомбами накрыли два дома, в которых спали наши ребята. Всё остальное время отдыха мы жили в лесу за деревней. С месяц, наверное, были на отдыхе, а потом снова на фронт. Немца тогда погнали, и тут мне не повезло. В одной из освобождённых деревень зашла я в единственный уцелевший дом, а он оказался битком набит больными и умирающими от сыпного тифа. Я тоже зара-зилась. Почувствовала не сразу. На второй или на третий день начала сильно болеть голова, а к концу того же дня меня уже без сознания отправили в санбат. Оттуда перевели в полевой госпиталь. 13 дней лежала в бреду — за это время похудела на двадцать килограммов! Отправили меня долечиваться в тыл. Там, в госпитале, я одновременно работала медсестрой. Когда подошло время выписываться, мне главврач госпиталя предлагал остаться у них, но я не согласилась.
По 30 километров с боями!
Попала сначала старшей медсестрой на санитарный поезд, который забирал раненых с передовой. А через четыре месяца — новый перевод. На этот раз — фельдшером в отдельную огнемётную роту 39‑й армии 3-го Белорусского фронта. Наш 3‑й Белорусский освобождал Прибалтику, брал Вильнюс, Каунас. Наступали стремительно, чтобы не дать немцам возможности закрепиться. За день проходили маршем по 30 километров. И это с боями! Я шла в пешем строю вместе со всеми. Уставала так, что ног буквально не чувствовала, но всё равно шла. В начале сорок пятого подошли к Кенигсбергу. Вместе с ротой участвовала и в первом, и во втором штурме города…
Лидия Михайловна рассказывает об этом скупо, точно о чём-то совершенно рядовом, а ведь на подступах к Кенигсбергу, который фашисты превратили в неприступную крепость, навечно остались лежать сотни тысяч советских солдат. Первая попытка штурма города была для наших войск очень неудачной. С огромными потерями и практически без какого-то заметного результата им пришлось отойти, и лишь после небывалой мощности артиллерийской подготовки Кенигсберг пал. За участие в боях в Восточной Пруссии Лидия Михайловна получила ещё один боевой орден — Отечественной войны II степени, а за участие в штурме Кенигсберга — медаль «За взятие Кенигсберга». Там встретила она известие об окончании войны.
Война закончилась в Кенигсберге
— Роту нашу перебросили на Дальний Восток, а меня отпустили домой. Я пришла на работу фельдшером в здравпункт Шуйско-Тезинской фабрики, где и проработала до самого выхода на пенсию больше тридцати лет. Просили ещё поработать, да уже и не могла — оглохла, догнала контузия сорок третьего года, да и сердце стало сильно сдавать.
Прежде чем сказать «до свидания» этой замечательной женщине, спасавшей жизни и облегчавшей страдания, наверное, не одной сотне своих однополчан, я от всей души пожелал ей и дальше хранить в себе тот заряд жизнелюбия и оптимизма, который оберегал её и на фронте, и в мирной жизни. Который помогает и сейчас, несмотря на то, что за плечами девяносто лет, достойно прожитых в самые трудные годы в истории страны, народа. Дай вам Бог, дорогие наши старики, здоровья, любви и внимания родных и близких. Живите долго.
