Землянки копать некогда было — каждое утро приказ «Только вперёд!»
Укрепляться да утепляться мы не могли — не до того было, надо было врага гнать.
Из их семьи, что жила в маленькой деревеньке со звучным названием Воронеж, на фронтах Великой Отечественной воевали четверо. Два брата — Александр и Михаил — не вернулись. Александр — танкист, был тяжело ранен в зимних боях под Сталинградом. Оттуда его эвакуировали в Дербент, где он и скончался. Михаил попал в артиллерию. Из Иванова направили его с другими новобранцами в Сибирь, куда-то под Новосибирск в учебное подразделение, готовившее для фронта младших командиров, но учиться, когда на фронте воюют с врагом сестра, отец и старший брат Михаил, не захотел и, в конце концов, добился отправки на фронт. Это последнее, что знают о нём в семье. Уже после войны Мария Ефимовна Казакова несколько раз пыталась хоть что-то узнать о судьбе брата, обращалась в архив министерства обороны — но всё тщетно…
Повестки пришли на дочь и на отца
— Семьи тогда в деревнях большие были, — вспоминает Мария Ефимовна. — Вот и у нас в семье было семеро детей. Я старшая. Аккурат перед войной, в сороковом году, окончила Шуйское медицинское училище и почти год отработала медсестрой. А осенью сорок первого в наш дом принесли сразу две повестки. Отцу и мне. Отец у нас воевал ещё в гражданскую. Обыкновенный деревенский парень в боях против армии Колчака, благодаря смелости и смекалке, дослужился до командира полка. После окончания гражданской войны попал в Петроград. Наверное, служил бы и дальше, его заметили, не раз бывал на митингах, на которых выступал Ленин, но случилось так, что дома, в деревне, осталась одна мать с несколькими малолетними детьми. Сначала отец отпросился в отпуск, чтобы хоть немного помочь дома, а потом и вовсе уволился из армии. Вскоре женился, и когда началась война, у них с мамой было уже семеро детей.
А чуть раньше призвали в армию и будущего мужа Марии Ефимовны.
— Они в соседней деревне, в Качалове, жили, — с улыбкой вспоминает она. — Мы с детства знали друг друга, вместе росли, вместе учились, а потом вот судьба свела — поженились. Ну, это уже потом, в сорок пятом, а тогда, в конце осени сорок первого, попали мы под Москву. Я — военфельдшером, заведовала ротным медпунктом, а отец — рядовым солдатом в этой же стрелковой роте.
Уставала так, что с ног валилась
Медаль «За оборону Москвы» — её первая боевая награда. Медицинский пункт в стрелковой роте – это самая что ни на есть передовая: метрах в 100-150 от линии окопов.
— И обстреливали то и дело, и бомбили — война один словом, — задумывается Мария Ефимовна в ответ на мою просьбу припомнить что-нибудь из боевых эпизодов той поры. — Трудно было. Мужикам на войне трудно и тяжело, а что говорить о девятнадцатилетней деревенской девчонке? Мы как-то не задумывались о том, что совершаем что-то героическое, просто каждая делала своё дело. Моё дело было принять всех раненых, а их каждый день были десятки — одних приносили и привозили санинструкторы, другие, кто мог ходить, приходили сами. Бои тогда были тяжёлые, немец пытался любой ценой Москву взять до начала зимы. Пока бой идёт — готовишь перевязочный материал, а чуть затишье — не успеваешь раны перевязывать да обрабатывать, так что и про страх забываешь, и про то, что до передовой рукой подать. Уставала до такой степени, что стоило свободной минутке выпасть — буквально с ног валилась.
Зимой спали на голой земле
— Но больше всего в ту первую военную зиму холод донимал, — вспоминает ветеран. — Морозы тогда зимой, с сорок первого на сорок второй год, стояли до тридцати пяти градусов, так что мёрзли не только немцы, но и мы. Пока отступали, а потом в обороне стояли, укрепляться да утепляться некогда было, чуть не каждый день роты меняли позиции, а когда началось зимнее наступление — и подавно не до того было, надо было врага гнать. Так что всю первую зиму спали на голой земле. Снег утопчем, лапника елового, если лес есть поблизости, наломаем, в центре в железной бочке дрова горят, бока бочки докрасна раскаляются, а вокруг бочки мы спать укладываемся. Землянки копать некогда было — каждое утро приказ «Только вперёд!», а в деревнях, которые мы освобождали, не то что людей, кошек и собак живых не было. Вместо домов груды золы и углей да печные трубы торчат среди пепелища. Картина жуткая. Но ведь вот что интересно — всю зиму спали на голой земле, обморозившихся было много, а вот простуженных почти не было. Видно, не зря говорят, что в самые трудные моменты жизни организм наш мобилизует все свои защитные резервы…
Демобилизоваться она не захотела
В сорок втором, когда зимнее наступление под Москвой закончилось, их часть перебросили на Калининский фронт.
— Под Москвой некогда было землянки копать, а на Калининском фронте, под Старой Руссой, и времени хватало, а всё равно в землю не зароешься — линия фронта на нашем участке проходила сплошными болотами, — рассказывает Мария Ефимовна. — На всю жизнь памятью о той болотной сырости остался ревматизм. Как с войны вернулась — чуть дело к дождю, так ноги крутить начинает, хоть плачь.
Москва, Ржев, Старая Русса, Смоленск, Минск, Польша, Восточная Пруссия — это лишь пунктиром обозначенный боевой путь, пройденный военфельдшером Марией Ефимовной Казаковой. С каждым из этих географических названий в истории Второй мировой связаны жесточайшие, кровопролитные сражения. На каждом километре этого пути под земляными холмиками с пирамидками, украшенными пятиконечной звездой, остались лежать её однополчане. Богу ли, судьбе ли угодно было уберечь её. Уберечь от ран, от смерти вдали от родного дома. В сорок третьем получили они с отцом весточку из деревни. Соседи писали, что её мать не пережила голодной зимы, и четверо её братьев и сестёр, самому старшему из которых едва исполнилось семь лет, остались совсем одни…
— Пошла я тогда с этим письмом прямо в штаб нашей 11-й гвардейской армии, в составе которой к тому времени была и наша рота. Так, мол, и так, говорю. Помогите. Малые без нас не выживут. Отпустите отца домой! Выслушали меня в штабе, письмо прочитали. А чего же, спрашивает начальник штаба, отца-то отпускать. Давай мы тебя демобилизуем, езжай малых своих воспитывай, а отец пускай воюет. Он всё-таки мужик, да и солдат опытный, ещё в гражданскую полком командовал. Но я настояла, чтобы меня оставили, а домой отправили отца. Его, правда, не демобилизовали, а направили сначала подлечиться, а потом и служить в один из шуйских госпиталей. Так он до самого конца вой-
ны и был при госпитале старшим по заготовке дров для отопления. А меня демобилизовали в самом начале сорок пятого. Мы тогда уже в Восточной Пруссии были. Вот так моя война и закончилась. Победу уже дома встречала. Тогда же по ранению пришёл домой и мой будущий муж. В том же сорок пятом мы и расписались.
Вернулись, чтобы жить и любить
Муж Марии Ефимовны воевал на соседнем фронте. Был дважды ранен. После второго тяжёлого ранения в ногу лечился в госпитале в Улан-Удэ, откуда в сорок пятом приехал домой. Мария Ефимовна пошла работать в Дуниловский дом инвалидов, что располагался на территории и в помещениях нынешнего Свято-Успенского женского монастыря, а муж её — Вячеслав Казаков — стал сначала пекарем, а потом и заведующим Дуниловской пекарней, что и по сей день печёт удивительно вкусный хлеб, пироги и ватрушки, за которыми приезжают в село не только из Шуи и из Иванова, но даже из Владимира. Десять лет назад его не стало…
Почти семьдесят лет назад окончилась та война. Они вернулись. Вернулись, несмотря на раны, несказанно счастливые. Вернулись, чтобы жить, любить, строить дома, растить хлеб, воспитывать детей. Радоваться солнцу и мирному небу над головой. Они видели кровь и смерть, но не ожесточились, не очерствели душой.
Что-то случилось с нами, с поколением, родившимся спустя полвека после окончания Великой Отечественной. Неужели можно забыть, какой огромной ценой была оплачена победа в той войне? Откуда взялись, кто воспитал этих обезумевших от вида крови подонков, с пеной у рта голосящих на улицах городов-героев Киева, Одессы лозунги, под которыми семьдесят лет назад творили свои кровавые зверства украинские приспешники Гитлера? Новые войны начинаются тогда, когда в памяти поколений стираются уроки прошлого. Неужели это про нас? В это не хочется верить.
