День памяти жертв политических репрессий
В среду у Поклонного креста на улице Советской шуяне вспоминали тех, кто стал невинной жертвой репрессивной машины.
30 октября многие тысячи тех, кто сам пережил все ужасы террора, развязанного против собственного народа, кто прошёл через тюрьмы и лагеря ГУЛАГа, кто, лишённый детства, должен был бодро напевать при этом кощунственные слова «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!». Все они, до срока поседевшие, в сопровождении детей и внуков, приходят кто к «Соловецкому камню», а большинство к скромным Поклонным крестам, установленным в память о жертвах режима. Приходят постоять, смахивая набегающие слёзы, тяжело поклониться, зажечь поминальные свечи.
Сегодня в Шуе их осталось немногим больше ста пятидесяти человек. Они пришли помолиться у Поклонного креста, установленного на здании, где в те мрачные годы располагалось городское отделение НКВД, помянуть невинно убиенных и замученных. И следом за секретарём Шуйской епархии протоиереем Василием (Добычиным) негромко повторить слова поминальной молитвы. «Со святыми упокой!». Вместе со старшим поколением возложить цветы к кресту памяти пришли и совсем юные шуяне — учащиеся медицинского колледжа, студенты Шуйского филиала ИвГУ, школьники. Цветы к подножию Поклонного креста возложили глава городского округа Шуя Татьяна Алексеева, глава Шуйского муниципального района Сергей Бабанов, работники городской и районной администраций.
— Масштаб репрессий трудно себе представить, — сказал, обращаясь к собравшимся Сергей Бабанов. — Только по данным официальной статистики, жертвами сталинского террора стало больше десяти миллионов человек, а независимые исследователи называют цифры от 40 до 60 миллионов, прямо или косвенно ставших жертвами политических репрессий. А Александр Солженицын, изучая документы и свидетельства очевидцев, считая и жертвы Гражданской войны с той и другой стороны (ведь по обе стороны баррикад сражались и гибли граждане одной страны) называет цифру 110 миллионов человек. Мы не имеем права забывать об этом.
Эти слова не раз и не два звучали и в зрительном зале Шуйского музея М. В. Фрунзе, куда после короткого траурного митинга у Поклонного креста пришли его участники. Автор шуйской книги памяти о жертвах политических репрессий «58-я статья» Феликс Генрихович Жарский в нескольких словах напомнил историю своей жизни — и сам Феликс Генрихович, и его супруга о сталинских репрессиях знают не понаслышке, поэтому и стало главным делом жизни Феликса Жарского собирать воспоминания тех, кто прошёл через ад ГУЛАГа. Первая книга таких воспоминаний вышла немногим больше года назад, и сегодня, сейчас автор буквально по крупицам собирает материал на вторую книгу.
Впрочем, нередко звучат и другие слова. Всё громче, всё напористее некоторые политические деятели пытаются преподнести преступления режима как некую вынужденную и оправданную текущим моментом меру. Мол, надо было вытаскивать страну из разрухи после Гражданской войны, защищаться от происков контрреволюции, строить фабрики и заводы. И вот, благодаря этим мерам и страну от врагов внешних и внутренних отстояли и защитили, и промышленность создали, и города новые построили, и целину освоили.
Я не жил в то время. Но я хорошо знаю судьбу моей покойной матери. Клеймо «Член семьи врага народа» на неё поставили с рождения. В неполных два года её лишили всего — семьи, матери, братьев, сестёр… Даже имени и фамилии, года и места рождения лишили. Ничего не оставили. В первые дни Великой Отечественной многими сотнями таких же малолетних ЧСВН набили теплушки и без продуктов, без воды повезли из Белоруссии в тыл, в Мордовию. Кто доехал — распределили по вновь организованным детским домам. Ей повезло. Она не умерла в дороге от голода, в их теплушку не попала фашистская бомба, хотя бомбили на протяжении всей дороги. А в Ковылкинском детском доме, где возраст определили, как у лошади или у собаки — по зубам, повезло с хорошими людьми. Одним из них был конюх детского дома Иван Жарков — бывший красный донской казак, потерявший на Гражданской вой-не ногу. Удочерить приглянувшуюся девчушку ему не дали. Ещё чего! Ведь она — ЧСВН! А вот дать ей свою фамилию — Жаркова и отчество — Ивановна, он смог. Уговорил-таки директора детдома!
Вот так она и начала свою жизнь — с чужой фамилией. День и место рождения определили по месту нахождения детского дома и по дате поступления в него. Правда, однажды случилось настоящее чудо. В их детский дом Бог весть какими путями пришло отыскавшее её письмо от матери. Из лагеря. Вечером перед сном воспитатель прочитала ей это письмо, а потом, несмотря на слёзы и уговоры отдать письмо ей — сожгла. Вот так вдруг появилась, да сразу и оборвалась тоненькая ниточка, которая могла связать её с родными, с матерью. Позднее, уже в семидесятые годы прошлого века, пытались мы найти хоть какие-то сведения о детях, эвакуированных из детских домов, вывезенных в то лето в лагеря на озеро Нарочь, да где там! Слишком много их было в те годы малолетних членов семей врагов народа без имен, без фамилий, без возрастов, без мест рождения. Потенциальных «белых негров» без роду, без племени, которыми так легко управлять, какими мечтал наводнить страну Советов один из вождей мирового пролетариата Лев Троцкий. И это нам предлагают забыть? Объясняют это какой-то необходимостью. Те, кто так говорит, кто предлагает забыть все эти преступления, вероятно сами забыли слова одного из великих русских писателей, одного из немногих, признанных советской властью русских классиков о том, что ни одно дело, ни одно достижение, ни одна победа не стоят одной единственной слезинки ребёнка! Сколько их было — слёз детей, лишённых детства? Море! Может быть, и это нам посоветуют забыть, не ворошить прошлое?
… Я не забуду. В память о моей матери, о миллионах убитых и замученных не забуду. Это не призыв к мщению палачам и изуверам. Нет. Да и некому мстить — почти никого из них нет в живых, и остаётся надеяться на то, что Божий суд будет справедливее людского, и каждому из тех мерзавцев воздастся по их заслугам. Но помнить для того, чтобы все эти зверства больше никогда не повторились, мы обязаны.
