На фронте её звали Солнышко
Главной ее обязанностью было носить на передовую газеты, письма, рассказывать новости с фронтов – словом, укреплять боевой дух бойцов.
— Родилась я в станице Новогригорьевской Сиротинского района Сталинградской области, — рассказывает ветеран Великой Отечественной войны Валентина Михайловна Серая. — Самые яркие воспоминания детства — жаркое лето, высокий берег Дона, полоска жёлтого песка вдоль воды и мы, загоревшие мальчишки и девчонки, с утра и до вечера плещущиеся в тёплой донской воде. Была я в школьные годы непоседлива, любознательна, очень активна. В 14 лет вступила в комсомол, а вскоре была избрана делегатом на областную комсомольскую конференцию. Среднюю школу окончила накануне войны – 21 июня во многих учебных заведениях прошли выпускные вечера.
На войну – в неполные семнадцать
– 16 октября 41-го получил повестку отец, а вскоре отправили на фронт и старшего брата — он учился в Сталинградском лётном училище. Лётчиком стал уже на фронте. Но мне казалось, что война идёт где-то там, далеко от нас. С весны 42-го года всё изменилось. Фронт приближался к Дону, к нашей станице, и уже в июле линия фронта проходила всего в нескольких километрах от Новогригорьевской. Сталинградский обком КПСС принял решение мобилизовать на оборонительные работы молодёжь от 14 лет и старше. Летом получила повестку и я. Мне тогда не было ещё и 17 лет. Собрали нас в школе и стали учить – кого на медсестёр, кого на связистов, кого на поваров. Я попала писарем в штаб заградительного батальона 23-й стрелковой дивизии. Задача заградотряда — остановить панику, вызванную наступлением немцев и, кроме того, мы выполняли функции комендантской службы: проверяли документы, охраняли важные объекты, патрулировали улицы города. Тогда это было совершенно необходимо.
Бои под Сталинградом
— Линия фронта остановилась на Дону. Все силы немцы бросили на взятие Сталинграда, наступление на нашем участке считалось у них второстепенным. Но всё равно бои были постоянные и очень жестокие. Батальон наш располагался в мес-течке Городище. Там степи ровные, как стол, только по берегам Дона балки да овраги. Вот в этих балках прятались и наш штаб, и батареи артиллеристов, и «Катюши». Каждый день, чуть свет, наш берег обстреливала немецкая артиллерия или налетали бомбардировщики. Потом начинали отвечать наши пушки, и так ежедневно. В день наступления на нашем берегу Дона собралось огромное количество пушек, «Катюш» и, наверное, больше часа вели огонь по немецким позициям. Против нас стояли румынские вой-ска, так они сдавались в плен целыми подразделениями, даже без выстрелов. Голодные, обовшивевшие, обмороженные.
Запомнился мне один случай. Батальон наш менял позиции, и на марше мы застряли — снежная целина, а дороги плотно забиты техникой. Пока пробка рассосалась, прошло часов пять, а на улице минус 20 и ветер такой, что с ног валит. Мы и прыгали, и бегали, но всё равно все обморозились. И, что удивительно, обмороженные ноги болели ещё много лет, да и сейчас болят, но тогда никто из нас даже не простыл. Вот что значит молодость.
Вскоре после окончания боевых действий под Сталинградом наш заградбатальон расформировали и всех нас зачислили в 219-й стрелковый полк 23-й дивизии. Местом дислокации полка определили посёлок Томаровка. Именно там, почти за месяц до знаменитого танкового сражения под Прохоровкой, немцы предприняли первую мощную попытку прорыва линии нашей обороны и наступления в направлении Тулы и дальше на Москву.
Задание: агитатор на передовой
— Я числилась агитатором в отделе пропаганды штаба полка, а приписана была к санчасти полка. Крови там насмотрелась на всю жизнь. Запомнилось, как с очередной партией раненых привезли танкиста, обгоревшего, без сознания — ни рук, ни лица, весь сплошная обугленная рана. Сделали укол, чтобы болевой шок снять, начали раздевать, а пока снимали обгоревший комбинезон, он прямо у нас на руках умер. Потом из документов узнали, что ему и двадцати лет не было…
Но главной моей обязанностью было во время затишья ходить на передовую, читать бойцам газеты, письма разносить, рассказывать новости с фронтов, ведь в окопе сводку Совинформбюро не услышишь. Ходила я везде, куда пошлют. Когда одна, когда бойца в провожатые дадут. Случалось и так, что доберешься до окопов передового охранения, от которых до немцев метров триста, а то и меньше, а в это время немцы в атаку поднимаются. Спрячешься в окопчике и дожидаешься, когда наши ребята отобьют атаку. У меня девичья фамилия Солнышкина, так меня наши бойцы «Солнышком» называли. А про то, как я солдатам на передовой читала знаменитую поэму Ванды Василевской «Радуга», даже в нашей дивизионной газете писали. Хоть и война была, а к приходу агитатора солдаты готовились: старались умыться, причесаться — словом, привести себя хоть немного в порядок. А какие условия на фронте, тем более на передовой или на марше! Найдёшь свободное место в землянке, чтобы хоть часок-другой подремать — тем и счастлив.
Не уцелел никто
— Запомнилась мне одна из атак, — продолжает свой рассказ Валентина Михайловна. — Раннее утро, тишина, и вдруг наплывает тяжёлый гул. На фоне рассветного неба появляются первые «Юнкерсы». Они идут волна за волной. Я насчитала тогда больше 40 самолётов и сбилась со счёта. От нашего КП до передовой, которую бомбили немцы, было километра три-четыре. Недалеко от нас стояла артиллерийская батарея. Пушки у них на конной тяге, лошади, когда началась бомбёжка, испугались и, пока ездовые пытались запрячь их в орудия, немцы батарею обнаружили и за считанные минуты полностью уничтожили. В живых остался один боец. Раненый и контуженый, он шёл по дороге, видимо не понимая, куда идёт. Я остановила его, перевязала рану на плече и помогла дойти до санчасти. Больше из той батареи не уцелел никто.
После тяжёлых боёв под Томаровкой наступило короткое затишье. Полк наш перевели на новую позицию между станицами Казачок и Димитровка, а командный пункт полка находился на высоте в несколько сотен метров от прохоровского поля. Каждую ночь к нам прибывали новые части, да и у немцев, как рассказывали разведчики, которые вместе с нами в соседней землянке жили, тоже пополнения приходят. По всему чувствовалось, что предстоит что-то очень серьёзное. И рано утром 5 августа началось…
«Ничего страшнее я не видела»
— Ещё не рассвело полностью, когда над нашими позициями на бреющем полёте пошли на бомбёжку наши штурмовики и бомбардировщики. Их было столько, что от гула моторов земля под ногами дрожала, стенки окопов осыпались. Они еще полностью не отбомбились, когда началась артиллерийская подготовка. Там, где проходила немецкая линия обороны, стоял сплошной вал огня, всё буквально кипело от разрывов тысяч мин и снарядов. От передней линии не осталось ничего: ни ДЗОТов, ни блиндажей, ни окопов — всё было уничтожено, но через несколько часов они всё-таки начали наступление.
Я находилась при штабе полка на КП и в стереотрубу видела, как пошли в атаку немецкие танки. Ничего страшнее я не видела никогда. От горизонта до горизонта нескончаемыми цепями ползут и ползут их танки. Наверное, сотни. Кажется, ничто не остановит эту лавину и через несколько минут она просто раздавит всё живое. А потом, огибая нашу высоту, им навстречу пошли наши «тридцатьчетвёрки». Взрывы, грохот, дым и пыль. Невозможно разобрать, где свои, где враг, только лязг железа об железо, вспышки пламени. Ни в одном фильме ужасов такого не увидишь.
В боях под Прохоровкой отличился парнишка-сталинградец, с которым мы вместе служили ещё в заградбатальоне. В батальоне он был ездовым, а в полку выучился на пулемётчика. За один день боёв он из своего пулемёта один уничтожил почти полторы сотни фашистов. Нам потом зачитывали приказ о том, что его представили к ордену Ленина.
В тылу хуже, чем на фронте
— А вскоре после освобождения Харькова вызвали меня в штаб полка и сказали, чтобы собиралась домой. Дома к тому времени оставалась одна больная мама, и меня демобилизовали. Вот так закончилась для меня война. Пошла на фронт, когда не было ещё и семнадцати, а в восемнадцать демобилизовали. Было это в сентябре сорок третьего. Приехала домой, а там хуже, чем на фронте. Голод страшный, люди мрут целыми станицами. Землю пашут где на коровах, а где коров не осталось — на себе. У меня на глазах соседка вышла посидеть на завалинке, еле ноги переставляла, так опухла от недоедания, села, а встать уже не смогла — умерла. Мама работала в колхозе, но на трудодни не давали ничего, так что выживали только за счёт того, что выращивали сами на огородах. Вскоре меня отправили на курсы бухгалтеров, выучилась и до середины 48-го года работала в колхозе, а летом, как только появилась возможность, переехала жить в Шую. Здесь и судьбу свою встретила — офицера-связиста, тоже фронтовика, защищавшего Ленинград.
— В 63-м году пришлось нам ещё повоевать, — вспоминает Валентина Михайловна. — Собрались мы тогда на курорт. Путёвки взяли, билеты заказали. А мужа подняли среди ночи и вручили приказ отправляться в распоряжение штаба Дальневосточного военного округа. Это было время крайнего обострения советско-китайских отношений, когда делалась попытка захватить остров Даманский. Командировка наша затянулась на несколько лет.
А вскоре после возвращения в Шую мужа Валентины Михайловны не стало. Он ушел из жизни, не дожив до 60 лет…
– Горе, конечно, огромное, — вспоминает Валентина Михайловна, — но жизнь на этом не кончается. Вот я и пришла на работу в 9-е профтехучилище, где проработала 33 года...
