Больше, чем профессия
Сельский врач, фельдшер — это даже не профессия, а нечто гораздо большее. Это образ жизни.
Мы постараемся, по возможности, беспристрастно взглянуть со стороны на то, как сегодня живёт и работает сельский фельдшер, послушаем, что говорят о нём его пациенты. А для того, чтобы картина была более наглядной, сопоставим с тем, как это было 30-40 лет назад, в эпоху развитого социализма, и, по традиции, с годом 1913, считающимся периодом высших достижений в экономике Российской империи второй половины XIX-начала XX веков.
«Кто им, кроме меня, поможет?»
Итак, обычный сельский фельдшерско-акушерский пункт. Таких в Шуйском районе сегодня больше тридцати. Утро. Четверг — детский день, и в приёмной фельдшера Семейкинского ФАП Эрианны Михайловны Писаревой шумно и многолюдно. Обстановка никак не больничная: никто не плачет, не капризничает. Маленькие пациенты, пришедшие на приём со своими мамами и бабушками, ведут себя на удивление спокойно — кто сосредоточенно разрисовывает фломастерами принесённую с собой книжку-раскраску, кто пытается по слогам читать висящие на стене объявления, а когда подходит их очередь, без всякой боязни идут к столу, за которым ждёт их «тётя доктор». Охотно показывают горло, слегка поёживаются, когда Эрианна Михайловна прикасается к ним прохладной трубочкой стетоскопа.
— Они здесь чувствуют себя как дома, — с доброй улыбкой рассказывает о малышах Эрианна Михайловна — Многие, кто часто бывает на приёме, знают, где что лежит, знают и в каком ящике у меня обычно конфеты лежат. Бывает так, что приходит такой очень решительный маленький больной и прямо с порога заявляет: «А я горло не покажу, пока конфету не дадите!». Ну, что тут поделаешь? Ладно, — говорю, — возьми конфету. Ты ведь знаешь, где они лежат? И всё, контакт найден. Никаких слёз, никаких страхов уже нет. А с хорошим настроением человечек и выздоравливает значительно быстрее…
Приём заканчивается, последние посетители, помахав на прощание рукой доброй «тёте доктору», уходят, и у нас появляется несколько свободных минут, чтобы побеседовать о том, как работается сегодня сельскому медику.
— Нормально работается. Не сочтите это каким-то дежурным ответом или нежеланием говорить о трудностях. Действительно, нормально. Мне есть с чем сравнивать. Я начинала работать в ФАПе в Трутневе. Вот там, действительно, проблем всяких хватало. На участке у меня было восемь деревень, и добиралась везде или на автобусе, или на велосипеде, а зимой так и вовсе пешком. И опыта никакого не было, и страхов всяких наслушалась, пока училась, столько, что когда диплом получила, ни за что не хотела на работу выходить. И дорог-то в деревне нет, и по улице чуть ли не волки бегают, и связи никакой — ужас, одним словом. Да и первое знакомство с деревней запомнилось надолго. Вылезла я из автобуса — грязища кругом такая, что и ступить некуда, а я в бежевых нарядных сапожках, по-городскому. Было это ранним утром, ещё не совсем рассвело. Гляжу, чуть в стороне вроде ровное, чистое место. Шагнула туда и увязла в грязи так, что и сапожек моих не хватило! Сколько слёз было пролито! А зимой и того хуже. Темнеет рано, приём заканчиваешь, надо к больным в соседнюю деревню идти, а на улице мороз, вьюга метёт, темнота и узенькая наполовину заметённая снегом тропка, по которой три-четыре километра лесом идти надо. И страшно, и холодно, и себя жалко. Чуть в сторону шагнешь — снегу по пояс. Барахтаюсь в снегу, реву, а вокруг — ни души. Всё, думаю, никуда я не пойду, вернусь сейчас, уеду домой, в Шую, и ноги моей больше в этой глуши не будет! Потом выберусь на тропку, отдышусь и думаю: ну и как это я не пойду? Ведь там больные люди меня ждут. Кто им, кроме меня, поможет? Вот так и начинала.
Потом постепенно привыкла, а потом и понравилось. А когда замуж за трутневского парня вышла, так и вовсе с деревней породнилась. Люди там просто замечательные. Все друг друга знают, все как родные стали за эти годы. Зимой приезжаю на свой ФАП, ночью метель мела, всё кругом снегом занесено, а к дверям ФАПа тропка прочищена. И кто чистил — ни за что не узнаешь, не скажут. Сделали и всё. Шесть лет назад, когда мой ФАП закрылся, и мне предложили перейти в Семейкино, жалко было со своими деревенскими расставаться до слёз. А здесь эти шесть лет вообще как шесть дней пролетели. Участок хороший, компактный, познакомилась со всеми очень быстро, так, что словно всю жизнь тут и отработала. Условия, по сравнению с трутневским участком, почти городские. Хорошее помещение, просторное, тёплое, всё необходимое оборудование есть, отношения и с людьми на участке, и в больнице с коллегами, и с руководством очень хорошие, доброжелательные, если нужна какая-то помощь, совет — всегда помогут. Так что работается, действительно, нормально.
«Будем работать за любую зарплату»
Сегодня в российской глубинке средняя заработная плата сельского фельдшера немногим больше 10 тысяч рублей в месяц (Москва и Питер с их окрестностями не в счёт). Много это или мало? По мнению тех шуйских и не только шуйских медиков, кто помнит худшие времена, хорошей такую зарплату можно назвать очень условно, но по нынешним меркам российской провинции терпимо. Они не жалуются и даже умудряются не просто сводить концы с концами, но и растить и учить детей, ездить в гости к родным, оплачивать коммунальные расходы, одеваться. Как им это удаётся на десять тысяч рублей в месяц, знают только они сами.
Десять тысяч рублей в месяц в сопоставлении с цифрами официальной нашей статистики, утверждающей, что средняя зарплата по стране сегодня почти 30 тысяч рублей в месяц — это не просто мало, это недопустимо, унизительно, цинично мало. И если мы получаем нормальную медицинскую помощь, то лишь потому, что работают в медицине люди, которых Эрианна Михайловна так же, как и себя, называет в самом хорошем смысле этого слова фанатиками.
— Кто подольше поработал в медицине, тот, по-моему, будет работать за любую зарплату, — говорит она. — Это не пустые слова. Просто привыкаешь к мысли о том, что если ты не окажешь помощь человеку, нуждающемуся в ней, то кроме тебя этого не сделает никто. И по-другому относиться к своей работе уже не можешь.
Мне к этому добавить нечего. Остается только пожелать, чтобы таких людей на селе, как Эрианна Михайловна, было больше. Чтобы на протяжении всей нашей жизни в необходимую минуту рядом с нами были люди в белых халатах, с теплыми руками и добрым, успокаивающим голосом. Они придут, и отступит боль, исчезнут страхи и сомнения. Неслучайно и называют их — семейный доктор.
Все познается в сравнении
В начале ХХ века оклады земских врачей увеличились до 1500 рублей в год, младший врач получал в среднем 900 рублей годового жалования. Часто, кроме выплаты жалования, земство или крестьянская община предоставляли врачу дом или оплачивали квартиру и ее отопление. Само собой разумеется, была оплата врачу поездок на учебу, съезды и конференции, в том числе и за границу, а также компенсация расходов на книги и журналы. Кроме того, уже в конце ХIХ века было введено страхование жизни медицинского персонала. Размер страхового полиса для врачей определялся в разных уездах разных губерний в размере от 3000 до 5000 рублей. Много это или мало? Для сравнения приведём жалование государственных чиновников того времени. Самый высокооплачиваемый министр империи — министр внутренних дел — имел жалование в 24480 рублей в год. Его заместитель (товарищ) — 15000 рублей. Директор министерского департамента получал более 8000 рублей, что немного превышало жалованье
губернатора. Содержание члена Государственной Думы обходилось в 4500 рублей. Чуть меньше, 4000-4200 рублей, получал профессор столичного вуза. Учитель гимназии зарабатывал около 1000 рублей. Высококвалифицированные рабочие в некоторых отраслях промышленности — примерно 300-400 в год.
Чтобы лучше представлять размер жалования, сопоставим и некоторые цены. Корова и скромный дом в деревне стоили почти одинаково — 25-30 рублей, хлеб пшеничный — 12 копеек за килограмм, картофель — 2 копейки, крупа гречневая — 16 копеек, сахар (песок) — 25 копеек, свинина — 38 копеек, рыба — 63 копейки за килограмм. Обед из двух блюд в кафешантане обходился в 16-20 копеек. Отобедать в фешенебельном ресторане можно было за 2-3 рубля. Мужской костюм в то время стоил 35-40 рублей, зимнее пальто — 60 рублей.
Как видно из статистики, нищих врачей в тот период не было.
Сравнивать период застоя ещё проще. Средняя зарплата медработника не отличалась от средней по стране и была в пределах «инженерских» 120 рублей в месяц. На эти деньги можно было позволить себе весь скудный ассортимент магазинов и даже иногда что-то по блату, «из-под прилавка». Можно было раз в месяц съездить ночным поездом (тогда его так и называли — колбасный) за варёной «Останкинской» колбасой в Москву, а летом по профсоюзной путёвке в Сочи или в Трускавец.
Не жирно, но жили и даже не особо жаловались. Нищими себя, во всяком случае, не считали.
