Родник

Какое это счастье!

Ранним утром они стучат в мою дверь. И орут, и плачут – хотят ко мне! А мне так надо полежать подольше, дать отдох-нуть больным ногам. Но, как устоять перед такой «осадой?» Открываю дверь. Они буквально врываются в комнату: «Буля, бабуля, буленька!» И хватают меня за руки, за халат. Дверь остается открытой. Я посылаю их за мячом, а сама спешу хотя бы умыться. Они терпеливо меня ждут.

Сажусь в кресло, бросаю огромный мяч через их головы. Они наперегонки, с визгом бросаются за ним и, поймав, подкатывают его ко мне. Это повторяется до тех пор, пока бабушка (а я прабабушка) не позовет их завтракать.

Потом включает им «мультики» – у меня передышка. Опять усаживаюсь в кресло: послушать «новости», но... не тут-то было! Их «мультики» окончились – и они вновь возле меня.

Младшенькая кладет мне на колени свою льняную головку... и замирает. Я сажаю ее на одно колено, так как второе уже занято старшей.

В моих руках пушистый щенок. Он моим голосом рычит, тявкает и бросается на девчонок.

В общем – я лаю и мяукаю, делаю им «цап-царап», а они хохочут, хохочут... Наконец силы мои иссякли.

Я включаю музыку, и они весело кружатся и скачут в своем импровизированном танце, а я укрываюсь на кухне. Слава Богу! Бабушка уводит их гулять.

Я не могу слышать детский плач. А у бабушки часто «лопает» терпение, и она кричит на них, а они плачут и опять бегут ко мне.

Я в кресле. Одна на коленях, вторая – в кресле за моей спиной. Они меня обнимают, целуют, расчесывают и, опасаясь остаться «без головы и волос», я «стряхиваю» их с себя и, упирающихся, отправляю к бабушке.

Вечером, когда я собираюсь посмотреть фильм, передо мной появляется фигура в ночной пижамке, с моим пушистым пледом в руках. И смотрит умоляющим взглядом.

Заворачиваю ее в плед, и она спокойно усыпает, сопя мне в подмышку. Приглушенный звук телевизора ей не помеха.

Только унесут ее на постель, как появляется вторая и, заглядывая в глаза, спрашивает:

– Почитаешь сказку?

Выключаю телевизор. Она тихонько лежит на кровати лицом к стене. После одной-двух сказок уже крепко спит.

А у меня ну нет больше сил! Досматривать прерванный фильм уже не хочется. Наслаждаясь наступившей тишиной, я начинаю вершить свои творческие дела. Время бежит незаметно; вот уж слипаются глаза, Боже! Уже три часа ночи...

И все-таки какое же это счастье – чувствовать прикосновение их ладошек на своем лице, ощущать тепло их детского тельца, доверчиво прильнувшего к тебе, слушать заливчатый смех и понимать: как же я им нужна.

Инна МИЛЕЕВА

Шутка Степаныча

Был у нас в бригаде монтажников один мужик. Звали его Степаныч, серьезный такой и спокойный. Не любил пустозвонов и лентяев. Любил, правда, шутить, да и то серьезно. А поскольку Степаныч был человеком общительным и по-своему обаятельным, то все к нему тянулись.

Как-то в одном колхозе мы вели монтаж комбикормовой установки, и селяне не только подружились со Степанычем, но и по достоинству оценили его юмор. Дело было в самые первые числа августа. Несколько местных мужичков сидели на лавочке и вели неспешную беседу о «загнивающем империализме». Несмотря на изнуряющую жару, компания изрядно «подзарядилась горячительным». Каждый испытывал необыкновенную легкость и душевное спокойствие. Все было бы хорошо, если бы не появление на улице спешащего куда-то Степаныча.

— Степаныч, а ну выдай нам чего-нибудь эдакое, а то больно скучно! — крикнул один из отдыхающих.

— Некогда, ребята, спешу. Там, в степи, запруду прорвало, рыбы — море! Я сейчас за мешками — и туда! Мужики переглянулись и притихли. Разговор уже не клеился. А когда через несколько минут мимо проехал Степаныч с привязанными к багажнику велосипеда мешками, рванули по домам. И через мгновение уже пылили по дороге в сторону пруда, который находился километрах в трех от деревни.

Долго стояли молча труженики полей у целехонькой дамбы. В скорбном молчании пришлось им отправиться восвояси: им было не до смеха. Таков наш Степаныч и его серьезные шуточки.

Петр КАРАУШ

Янка

Янка сидит на скамейке, болтает ногами и размышляет о жизни. Недавно был праздник — яблочный Спас, и бабушка сказала, что теперь можно есть яблоки. Янку это очень удивило. Он в городе ел яблоки даже зимой, когда в саду ничего нет, кроме голых деревьев и снега. Но бабушка объяснила, что по давнему обычаю яблоки из сада можно есть только после яблочного Спаса. А вот Валерка, мальчишка из соседнего дома, говорит, что это выдумки старых людей. Вообще-то бабушка у Янки совсем не старая. Она не какая-то там горбатая старушка с палочкой, а самая обыкновенная тётенька: весёлая, добрая, ласковая и очень даже молодая.

— Янка, домой! — прерывает Янкины размышления бабушкин голос.

— Иду, — отвечает Янка, а сам даже и не собирается идти домой.

Да и как можно уйти от этой красоты! Вон на небе какая круглая и висящая низко-низко луна: огромная, немножечко рыжеватая, как апельсин. Она не висит на небе, а лежит прямо на верхушке дальней берёзы. Кажется, вот добежишь до дерева, заберёшься по веткам до макушки и сможешь дотронуться до луны, и сможешь погладить её своей ладошкой. Но Янка не собирается никуда бежать — он знает, что это просто обман, что до луны на самом деле можно долететь только на ракете. Но нынешняя бледно-апельсиновая луна ему очень нравится. Странно только, что вечерний воздух пахнет не апельсинами, а яблоками и чуть-чуть мёдом.

— Янка, ты где? — вновь спрашивает бабушка.

— Я здесь, — отзывается с неохотой Янка.

— Домой!

— Иду, бабушка, — отвечает Янка, а сам вновь не собирается выполнять обещание. Ему совсем не хочется мыть руки, лицо, запылённые ноги, забираться на высокую кровать с железными спинками. В городе ни у кого такой кровати он никогда не видел. И таких подушек. Их на кровати лежит целая гора. Бабушка говорит, что это подушки не покупные, а натуральные, деревенские. А старинная кровать досталась бабушке от её мамы, Янкиной прабабушки. Янка её не помнит. Она умерла, когда Янке был всего один месяц от роду. А ребёнок не может помнить событий, которые были тогда, когда ему был всего один месяц. И зачем она умерла, почему, не дождалась, пока Янка подрастёт? Вот если бы она сейчас была жива, то, наверное, выглядела бы как настоящая бабушка и ходила бы в беленьком платочке и с палочкой в руке. Настоящим старикам трудно ходить без палочки. Вот Валеркин дед совсем старенький, ходит с палочкой и называет её своей «третьей ногой». Валерка, наверное, тоже, когда станет дедом, будет ходить с такой же палочкой.

Янка улыбнулся, представляя Валерку сутулым стариком, а себя рядом с ним таким же, как сейчас, шестилетним мальчишкой. Вот Валерка идёт по дороге, опирается на палочку и кряхтит, а он, Янка, бежит рядом и кричит:

— Ой, Валерка, какой же ты смешной и старый.

А Валерка машет палкой и сердится:

— Грех смеяться над старостью. Поди, поди, малец, прочь!

И тут палка падает, а Валерка никак не может наклониться, чтоб поднять её, поэтому миролюбиво говорит Янке:

— Ладно, пострел, ладно. Не серчай. Подай-ка лучше мне мою «третью ногу»…

И тут голос бабушки разрушает его фантазию:

— Янка, сейчас приду за тобой с крапивой. Сколько можно тебя звать?

— Уже иду, бабушка, — тут же отзывается Янка, хотя точно знает, что рвать крапиву и стегать его ею бабушка никогда не будет.

Он только сейчас замечает, что серые сумерки летнего вечера наполнились чёрными ночными тенями. Значит, и вправду пора идти домой. Янка спрыгивает со скамейки и через распахнутую калитку входит во двор. Трезор, лучшая в мире собака, приветливо машет хвостом и с надеждой смотрит на Янку. Янка проходит мимо и говорит Трезору:

— Поздно. Играть будем завтра.

Трезор очень умный. Он попусту никогда не лает и всё понимает. Янка его за это очень уважает. Бабушка говорит, что Трезор ещё молодой пёс и его нельзя баловать, что собака не игрушка, а друг и охранник, но сама подходит к Трезору, гладит его и говорит:

— Умница, красавец, котёночек мой.

Янка не удивляется. Он давно привык к тому, что бабушка называет Трезора котёночком. Она и его, Янку, называет котёночком, и своего сына, Янкиного папу, называет котёночком. Янка понимает, что так бабушка выражает к ним свою любовь.

Янка с неохотой подходит к приготовленному для него тазику с водой, умывается и садится за стол. Бабушка даёт ему выпить стакан тёплого молока и велит:

— А теперь спать!

Янка забирается под одеяло и уютно устраивается в постели. Бабушка наклоняется к нему, целует в щёку, нежно поглаживает чёлку и шепчет:

— Спи, мой котёночек, спи, сладенький. Спи…

Людмила ЛАД