«Весной я всё равно под окошком землю вскопаю…»
Ей повезло дожить до того времени, когда Родина, которую защищала она на войне, вспомнила о ней. Пускай даже через шестьдесят лет.
Елизавета Александровна Митрофанова встречает нас в недавно купленной уютной квартирке на Набережной улице. Из окна её дома виден большой луг, за которым синеют ели, кланяются под ветром берёзки и рябинки… Почти как в родной деревне.
По полям сражений
— Родом я из деревни Севостьяново, Харитоновского сельсовета, — рассказывает Елизавета Александровна. — Там росла, училась, там же работать пошла. В сорок первом женщин да девчонок на трудовой фронт мобилизовали. Копали мы противотанковые рвы — время-то было трудное, немец до самой Москвы дошёл, и никто тогда не знал, куда он ещё дойдет, где остановят. Не случайно рвы противотанковые и за Шуей, и дальше в сторону Горького копали. А двадцать девятого ноября вызвали меня в сельсовет и вручили повестку в армию. Мама зарубила курицу, сварила мне её в дорогу, с тем и поехала я воевать. В Химках нас разгрузили, в какой-то воинской части немного покормили, переодели в солдатскую форму и пешком отправили к месту службы в Электросталь, где располагался тогда штаб зенитной части.
Шли уже в сумерках по какому-то большому полю. Помню, удивило меня тогда — начало зимы, а поле всё в кучах свежей, не мороженой земли. Под ногами чёрные лужицы какие-то, ноги в них скользили, того и гляди упадёшь. Это уж потом узнали мы, что всего несколько часов назад на этом поле был бой. Ямы эти — воронки от снарядов, а лужицы — кровь. К ночи убитых да раненых собрали, а кровь местами даже застыть не успела.
Небо Москвы в девичьих руках
— Определили нас прожектористами. По два человека на зенитный артиллерийский прожектор. Одна даёт свет, а другая за рычаг поворачивает громадный, полтора метра в диаметре, зеркальный отражатель — наводит луч на цель. Нашей задачей было находить летящие на бомбёжку Москвы немецкие самолёты, а уж потом в дело вступали зенитные пушки. Поначалу немцы летали без опаски, у нас получалось и обнаружить их вовремя, и артиллеристам координаты передать. А потом они разобрались, что к чему и начали проходить наши позиции на недосягаемой высоте. Мы их слышим с земли, а толку-то что? Лучи по небу мечутся, а до самолётов не достают. А они оттуда, из темноты, на свет прожекторов бомбы бросают…
Позднее, в сорок втором, получили мы несколько американских прожекторных установок. Они были намного мощнее наших — свободно доставали самолёт лучом на двенадцатикилометровой высоте, но немца к тому времени от Москвы отогнали, а мы до середины сорок четвёртого так и стояли на боевом дежурстве в Электростали.
Мирные будни
Домой вернулась в ноябре сорок четвёртого. Пошла работать в колхоз, там вскоре и с будущим мужем познакомилась. Он лечился в Шуйском госпитале после ранения и числился тогда уже в выздоравливающей команде.
Приглянулся рослый да статный сибиряк Лизе Митрофановой, да и она ему по душе пришлась. После войны свадьбу сыграли. Увёз он её в Красноярский край, на Ангару, да не прижилась там она.
— Работали на подсочке — смолу сосновую добывали, — вспоминает Елизавета Александровна. — В Сибири что мужики, что женщины — все здоровые, сильные, а я меж ними, как девчонка-подросток. А работать-то на равных приходилось, никто тебе за малый рост норму не снизит. Три года выдержала, а потом назад в Шую вернулись…
«Да как же тут жить можно?..»
В очереди на жильё стоит Елизавета Александровна ещё с восьмидесятых прошлого века. Строили тогда на селе много, да только её-то очередь всё никак не двигалась. Купили в деревне маленький домишко — два окошка по лицу, там и жила, там детей поднимала. Позднее перешла работать в Сергеево, в сельхозтехникум. Несколько лет проработала и получила, наконец, свою первую квартиру в одном из бараков на краю села. Тогда она и этому рада была, но прошли годы, и старый барак стал разваливаться. Сгнил пол, просел, почернел от плесени потолок, от сырости никакие обои на стенах не держались, и никому никакого дела не было до того, в каких условиях живет одинокая пенсионерка, в годы войны восемнадцатилетней девчонкой защищавшая небо Москвы. Было так до тех пор, пока не заглянул однажды к ней недавно избранный тогда глава поселения В. Богуславский. Заглянул и ужаснулся: «Да как же тут жить можно? Вы у меня самая первая на очереди будете. Обещаю, что скоро будет у вас нормальное жильё».
«А руки по земле скучают»
— Пообещал и выполнил. А я уж и не надеялась. Зато теперь мы с внучкой не нарадуемся, — показывает своё новое жилище Елизавета Александровна. — Теперь только жить бы да жить, да вот здоровья-то не осталось, — вздыхает она. — Давление то и дело высокое, ноги не слушаются. А руки по земле скучают. Весной я всё равно под окошком землю вскопаю, посажу цветочки, лавочку поставим, чтобы выйти воздухом подышать, погулять приятно было.
С хорошим, добрым чувством уходил я из гостеприимной квартиры Елизаветы Александровны. Ей повезло дожить до того времени, когда Родина, которую защищала она на войне, которую восстанавливала в голодные пятидесятые, вспомнила о ней, и о тех, кто всю жизнь работал не жалея сил, веря в то, что надо только ещё немного подождать, потерпеть. Вспомнила, пускай даже через шестьдесят лет.
Тогда, шестьдесят с лишним лет назад, каждый пятый житель города и района ушёл воевать. За Родину, за светлое будущее. До последнего юбилея Победы дожили чуть больше двухсот. Сто сорок из них по состоянию на первое ноября нынешнего года признаны нуждающимися в улучшении своих жилищных условий. Другими словами, жили и живут наши ветераны с «удобствами во дворе», с печным отоплением и баллонным газом. Девяносто человек из этого списка получили, наконец, много лет назад заслуженные и заработанные квартиры или деньги на их приобретение, семь бывших воинов своей очереди так и не дождались…
