Надо всегда верить в лучшее
Косит нас вирус, но этот непростой период пройдёт. И, как в прежние времена, со всеми бедами мы справимся.
Нина Алексеевна Староверова, в девичестве Зубова, родилась в 1933 году в деревне Остров Барановского сельсовета Верхне-Ландеховского района. На начало войны ей исполнилось 8 лет, и она успела окончить 1-й класс. День 22 июня, когда фашисты напали на пограничные заставы нашей страны, был солнечным, тёплым, Нина гуляла на улице. Вдруг к ней подошла какая-то девушка и сказала, что началась война. «Наверное, это понарошку, – подумала Нина, – и всё будет проходить так, как в детских играх в войну». Кто же мог в безоблачный погожий день подумать, что всё это очень серьёзно, и война растянется на долгие четыре года и принесёт в каждый дом горе, боль и смерть.
И до сих пор все, кого коснулись события тех далёких чёрных дней, вспоминают о них с нескрываемым содроганием и болью, которая нисколько не притупилась. Нина Алексеевна, прежде чем начать рассказ, долго не могла совладать с собой от волнения. Ведь фашисты лишили её самого дорогого – отца. Как же без слёз можно рассказывать об этом?
Письма так и не прочитала
На фронт папу взяли не сразу. Первая отправка была через Пестяки, потом его вернули, а через несколько дней он снова поехал на фронт, на этот раз пункт сбора был в Шуе. Отца отправили воевать на Ленинградский фронт. Вооружение было никудышное, вместо патронов, как я слышала, присылали гвозди. На семь человек была всего одна винтовка. Вскоре отец вместе с однополчанами попал в плен. Об этом нам успел в письме сообщить друг отца. Наших пленных разместили в конц-лагере на территории Германии. Кормили в лагере баландой из очисток и ещё давали 25 граммов маргарина. В лагере отец заболел дизентерией и в феврале умер.
Ещё до плена отец присылал нам письма – мама эту пачку писем всегда хранила в швейной машинке, но я их не читала, всё откладывала, боялась, что узнаю из них о чём-нибудь страшном. Думала, что прочту их, когда стану постарше. А потом нашу машинку украли, и я так и не узнала, каково же пришлось отцу в первые месяцы войны. Долго мы ждали папу из плена, и о смерти его узнали лишь много лет спустя.
В 1941 году было много вредительства. К нам из Минска и Киева прислали человек пятнадцать здоровенных мужчин рыть окопы. К тому же на рытьё окопов привлекали и женщин. А наших худых мужиков всех до одного отправляли на фронт. И непонятно мне, зачем надо было рыть глубокие окопы в нашей глухомани, в сплошных лесах? Другой пример, я считаю, настоящего вредительства: однажды зимой в магазин привезли туфельки на каблуках, целый угол был ими забит. Нам зимой еда и валенки в деревне были нужны, а тут туфли на шпильках.
После окончания войны в деревню из пятнадцати домов вернулись всего два выживших человека.
Пятеро детей на руках
На руках у мамы после отправки папы на фронт осталось пятеро детей – четыре девочки и мальчик. Пятая, самая младшая сестрёнка, умерла в сентябре 1941 года. Было тяжело, и особенно с питанием – ели, в основном, одну картошку. Конечно, нам всем приходилось работать. После четвёртого класса я стала возить в колхозе навоз. Моему братишке повезло – он смог окончить семь классов. В колхозе работать было нелегко. Основная тягловая сила – быки, а лошади были полудохлые, одна кожа да кости, хороших-то взяли на фронт. В войну почти все дети работали в колхозе. Весной сеяли лён. Летом вставали с рассветом – надо было 40 соток льна прополоть в день, такая норма. Сделать это было не так просто, ведь лён весь в колючках. А в августе лён щипали, семя сортировали веялки, а лён потом расстилали по усадьбам и высушивали. Когда он потемнеет, вязали в снопы и на быках возили на ток. Зимой лён трепали, нитки сдавали то в Мыт, то в Палех. Когда пришло письмо о том, что папа попал в плен, нам выдали три пуда льняного семени за папу, а весна пришла – у нас его почти весь выпросили в колхоз на семена. Оставшиеся семена мы толкли в ступе. Бывало, мама сварит картофельное пюре, и его этим пухом посыпали, чтобы вкуснее было. Старшая сестра в годы войны
работала в Комсомольском районе на торфоразработках. С весны до осени она стояла в воде в резиновых сапогах. Рассказывала, что очень болят ноги. Но благодаря её работе, мы были одеты. Она привозила готовые одеяла, отрезы ситца, сатина и обшивала нас. Другая сестра работала на швейном производстве.
Женщины умели делать всё
Помимо колхозной работы, мы трудились и дома. Держали корову и двух овец, благодаря этому было у нас своё мясо и молоко, хотя корова доила мало. Зимой овцы жили в избе, а ягнята – в голбце на печке. Чтобы прокормить скотину, мы обрабатывали усадьбу в сорок соток, а ещё нам, колхозникам, давали участки под косьбу. Едва рассветёт, мама идёт траву косить, а днём мы её сушим, потом по ночам копны сена вместе с мамой перетаскиваем на носилках в свой сарай. Приходилось и дрова таскать на худых детских спинах. Конечно, мама брала на себя большую часть работы и по дому, и в колхозе. Чтобы жилось сытнее, мама ездила по узкоколейке (а это двадцать пять километров до Пестяков да от Пестяков ещё двадцать) на базар в город Балахну Горьковской области за отрубями, а то и за дурандой. На санках до дома мешки сама возила. Зимой мы ходили в валенках, у нас папа до войны умел их катать, после него ещё оставался запас. Он мастер на все руки был, и дом сам почти выстроил, маме после его ухода на фронт пришлось совсем немного достраивать. Женщины всё умели делать сами: и косу отбить, и валенки подшить.
Войну и 90-е мы пережили
С 1951 года я работала в колхозе уже бригадиром, а когда колхозы объединились – счетоводом, но в то время мы ещё хлеба досыта не ели. Осенью того же года нас с подругой послали учиться в Шую в сельскохозяйственную школу. В те годы она находилась напротив кинотеатра «Родина». Колхоз не помогал учиться, наш председатель ничего не давал – боялся, что посадят. А может, и дать было нечего, ведь в колхозе все работали за трудо-дни. Мама тоже не могла помочь. И я жила и училась на стипендию в двадцать руб-лей. Много это или мало? Считайте – в буфете, где сейчас находится торговый центр «Каскад», покупала я булочки за три копейки. За жильё не платила, жила у тётки в Яскино, и денег с меня не брали.
После окончания сельскохозяйственной школы мы с подругой остались в Шуе. Устроились работать в СУ, год отработали и рассчитались. Нас больше нигде не принимали, и мы поехали вербоваться вместе с военными в Иваново. Уже получили фото на документы, но ехать раздумали и стали снова искать работу в Шуе. На наше счастье, на Суконке у ворот фабрики стояли два охранника, они нас пропустили к директору. Тот взял меня в ткачи, а подругу – в прядильщики. И сразу же я вышла в ночную смену учеником. Проработала, и дали квартиру. Замуж вышла, но, к сожалению, семейная жизнь не сложилась, да и помощник из мужа был никакой. Сгубил его «зелёный змий». В начале супружества, когда жили у свекрови, всё было хорошо, а как получили свою квартиру, так и пошло. В 1982 году муж упал с лестницы, на 11-й день умер. Вырастила я двоих сыновей, очень ими довольна. Сейчас у меня уже четыре внука и пять правнуков.
Живу одна. Пенсии хватает, вот только ноги плохо ходят – тяжёлые и голодные годы сказались на здоровье. Пережили мы войну, а потом выживали в 90-е годы. Помню, на последние копейки покупала внучке колготки. Было всё в магазинах, и вдруг – пустые полки. Куда всё делось? А жить, несмотря на преклонный возраст, не очень хорошее здоровье, всё равно хочется. Хоть раз в год, на день рождения, но каждому родному человеку обязательно даю денег, помочь хочется близким и доставить им радость. Квартиру, где живу, оформила на сына. Меня не выгоняют, слава Богу. Прежде дети меня навещали, а сейчас стараются, как и я, по возможности, никуда не выходить, работают дистанционно. Время сейчас наступило наподобие военного, косит всех вирус. Но надеюсь, что этот непростой период тоже пройдёт, и, как в прежние времена, со всеми бедами мы справимся.
Надо всегда верить в лучшее.
