Во втором эшелоне
Шуянин Николай Боровков попал в зону отчуждения Чернобыльской АЭС в начале мая 1986 года.
26 апреля 1986 года в СССР произошла самая страшная техногенная катастрофа за всю историю человечества. Взрыв реактора на 4-м энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции наглядно показал, что мирный атом может быть далеко не мирным.
Ранним утром 4 мая 1986 года раздался стук в дверь и человек в военной форме вручил Николаю Боровкову (на фото крайний справа) повестку, в которой ему предписывалось срочно прибыть во Фрунзенский военкомат города Иваново. Николай тогда работал токарем на заводе «Точприбор» в областном центре. Бросив все дела, мужчина помчался в военкомат. А там уже более сотни таких же, как он, пребывающих в неведении военнообязанных офицерского и сержантского состава. Вскоре всех вызванных по повестке посадили в автобусы и повезли в Кинешму, где впоследствии распределили согласно штатному расписанию военного времени по командам, по должностям. Николай попал в отдельный 447-й батальон спецобработки бригады химической защиты. Из кадровых офицеров назначили командиров. Комбатом стал майор Владимир Осокин, начальником штаба — лейтенант Эдуард Черкасов, тот самый, кто ныне генерал-лейтенант и начальник войск радиационно-химической и биологической защиты Вооружённых Сил Российской Федерации.
Формирование состава заняло три ночи. Погрузили на платформы технику, в основном АРС (авторазливочные станции), и 8 мая прозвучала команда «По вагонам!». Путь до Чернобыля занял 6 дней. 14-го числа мая ликвидаторы из Ивановской области были уже в Киевской области на станции Сокол. Выгрузились и своим ходом направились в сторону районного центра Иванков. Палатки развернули в чистом поле в километре от границы 30-километровой зоны отчуждения. Старшего лейтенанта Николая Боровкова назначили на должность помощника начальника штаба. По сути, начальником батальонной канцелярии.
Развёрнутые палатки обустроили, оборудовали для жизни и незамедлительно начали выполнять боевые задания. Старлей Боровков вёл два журнала: журнал боевых действий и журнал учёта доз радиации личного состава. Также Николай отвечал за сейф с печатями и секретными картами. Помогал Черкасову составлять план боевых действий на завтра. Спал он не более четырёх-пяти часов в сутки. Уехал Боровков самым последним из батальона. Когда уезжал, уже новый состав, прибывший на смену, нахватал по 25 БЭР радиационных излучений. БЭР — это биологический эквивалент рентгена.
Солдат, кстати, берегли. Если военнослужащий набирал 20 БЭР, его не посылали, например, на крышу разрушенного энергоблока сбрасывать лопатой источающие альфа-бета-гамма излучения куски расплавленного графита. Обычная дневная допустимая доза для рядового состава была порядка 2 БЭР. При этом 30-35 микрорентген в час — это уровень излучения на земле, где, собственно, спал личный состав. И это за 30 километров с лишним от места аварии. Алкоголь, вопреки расхожему мифу о том, красное вино якобы выводит из организма радионуклеиды, был под строжайшим запретом. Кормили и офицерский, и рядовой состав хорошо — соки из экзотических фруктов, паштет из говяжьей печени и иные яства, не слишком распространённые в СССР. Обычно выезжал личный состав на ЧАЭС с утра и к обеду уже возвращался в базовый лагерь. Машины, которые возвращались с облучением выше нормы, отправляли на пункты спецобработки. Если обработка не помогала, и уровень излучений зашкаливал, машину ликвидировали, т. е. отправляли на кладбище техники. Вскоре там выстроились стройными рядами десятки машин, тракторов, бульдозеров и другой техники…
Запомнился Николаю Боровкову случай, когда солдаты из Кинешмы залезали в покинутые населением дома в поисках выпивки. Находили порой самогон. Один раз напившихся построили перед личным составом, и командир бригады лично прочитал им нотацию. Вежливо, культурно. Но случаи поиска спиртного сразу же прекратились.
На первые сутки прибытия, перед тем, как везти личный состав на ЧАЭС, Боровков вместе с Черкасовым выехал на станцию с дозиметром ДП‑5 и по периметру решил пройти вдоль взорвавшегося реактора четвёртого энергоблока. Подошли они достаточно близко. Дозиметр показывал 5 рентген в час. Вроде всё более-менее нормально. Но едва повернули за угол разрушенной стороны, стрелка дозиметра зашкалила. Это означало, что за несколько минут здесь можно смело заработать лучевую болезнь. Картина, которая предстала взору, была ужасной. Весь двор перепахан. Земляные волны, а между ними скрученные, как сверло, пожарные машины… Тут же обрывки шлангов, пожарных рукавов, месиво из арматуры и бетона. Настоящая картинка постапокалипсиса. Этот вид врезался в память Николая Боровкова на всю жизнь. Иногда адская картинка приходит к нему во сне, и тогда он просыпается в холодном поту.
Николаю Боровкову сейчас 62 года. С грустью вспоминает он тех боевых товарищей, которых уже нет, и с улыбкой — обещания ликвидаторам. Если схватил радиацию больше 25 БЭР, выдавали премию в размере пяти должностных окладов. Но большие деньги зарабатывали очень и очень немногие, потому что тех, кто получил 24 БЭР, отправляли домой. Такой существовал негласный приказ.
Сам Николай Боровков, можно сказать, пострадал не особо. Всё-таки офицер, штабист, а не рядовой состав. Но и на его долю выпало глотнуть радиации. Награждён он за свою боевую работу по ликвидации мирного атома орденом Мужества и знаком «Ликвидатор аварии на Чернобыльской атомной электростанции».
26 апреля в 9 часов состоится служба в Покровском храме (Союзная пл.). В 10 часов — траурный митинг на Троицком кладбище у памятника «Колокол Чернобыля». В 11 часов в музее имени Фрунзе (ул. Малахия Белова) пройдёт награждение ликвидаторов и небольшая концертная программа. Приглашаются все.
