Родник
Инна МИЛЕЕВА
Ураган
Был чудесный летний лень. Ярко светило солнце, чуть-чуть шевелилась, как бы шепчась, листва. Мы с двоюродной сестрой приехали к мамам в гости на выходные дни. Как всегда, они радостно встречали нас у калитки. Даже не войдя в дом, мы прошли в сад, где под раскидистой яблоней стоял стол и скамейки. Приезжая, мы вели оживлённую беседу, спеша поделиться своими новостями. Вдруг на совершенно чистом небе появилась тучка, за ней другая, стало темнеть и скрылось солнце. Сначала неясно, а потом всё явственнее стал доноситься гул, будто двигались танки. Гул всё нарастал, и мы, ещё ничего не понимая, поспешили в дом, и не напрасно. Даже сквозь стены был слышен гул, и стало почти темно. Вдруг хлынул не дождь, а сплошная водяная стена. Гул исчез. За окном уже ничего, кроме воды, не было. Казалось, дом погрузился на дно водоёма. Было очень страшно…
Наверное, природой предусмотрено огромное напряжение и страх сменять резко нас-тупающим покоем. Так и сейчас. Вода ушла, в окне уже был виден двор, деревья и всё остальное, и снова светило солнце.
Взору представилась печальная картина: на стол, где ещё минут пятнадцать назад мы сидели, упала, как подкошенная, ель, росшая рядом с яблоней. Огромная красавица, которую посадили, когда умерла бабушка. Ей было лет двадцать. Кустарники — как растрёпанные мальчишечьи головы, а в огороде всё полегло в сторону, куда ринулась вода. Протоптанная тропинка превратилась в канавку, по которой ещё стекали остатки воды.
Во двор высыпали соседи и оживлённо делились своими прошедшими уже страхами, обсуждали происшедшее. Было ясно — прошёл ураган. Так как город расположен в глубокой долине реки, улицы его круто поднимались вверх, то ураганный ветер промчался по центральной улице, которая тянулась вдоль реки, как по тоннелю, что усилило его мощь. Вечером света не было. А утром мы вышли в город посмотреть, что же наделал ураган. Напротив нашего дома был очень старый парк. В нём росли три дуба, стволы которых были в два-три обхвата. И вот один из них был с корнем вырван из земли, на аллеях образовались завалы из веток. Вдоль центральной улицы тоже были вырваны многие деревья и крыши, сваленные заборы, а сама улица, вымощенная булыжником, была омыта потоком до идеальной чистоты.
Везде уже шли восстановительные работы.
Как и вчера, ярко светило солнце, сияло синее-синее небо, омытое вчерашним потоком вод.
Бабье лето
Оно обычно связывается с ясными солнечными днями. Между ветвями свисают тоненькие паутинки. Чуть-чуть подует ветерок, они слегка колышутся и, пронзённые солнечным лучиком, превращаются в серебряные нити. Кажется, вот-вот зазвенят серебряным звоном. Это счастливые дни, когда природа достигла своего апогея, празднует полноту удовлетворения и счастья, как женщина в расцвете, как счастливая мать. Но нынче природа подвела. И прохладно, и тучки наплывают, изредка поливая землю моросящим, совсем не летним дождичком. Да и солнышко едва греет, прячась за тучами.
И всё-таки тянет пойти в сад, полюбоваться на слегка увядающий, но всё ещё пышный наряд. Наклонилась над кустом красной смородины, низко и широко разбросавшего свои ветви. Приподняла их, размышляя, как бы поудобнее укрепить. И вдруг... глазам предстало чудесное виденье: на одной из веток, почти лежавших на земле, висела уйма неубранных ягод.
Листвы не видно – одни ягоды, ярко-рубиновые и прозрачные, свисающие крупными кистями, дождались своего «бабьего лета» в полном расцвете. Рука невольно потянулась и сорвала часть ветви, чтоб поставить в вазу и продлить наслаждение. Вечером, сидя за столом у настольной лампы, я сорвала кисточку, поднесла к глазам, и вдруг луч света пронзил ягоды. И они стали настолько прозрачными, что сбившиеся внутри в комок зернышки показались мне сердечками в рубиновой оправе. Я долго не могла оторвать от них глаз.
Осень
Люблю бродить по осеннему парку, любуясь листвой багряно-золотистой, глядеть, как лёгкий ветерок срывает пожелтевшие листья. И они, плавно кружась, опускаются на прохожих, на скамейки, на асфальт.
Вдруг сильнее дунет ветерок, и сыплется листва косым дождем. Её так много. Под ногами слышится приятный шорох, и невольно всплывают в памяти пушкинские строки:
Октябрь уж наступил,
Уж роща отряхает
Последние листы
С нагих своих ветвей.
А. С. Пушкин очень любил осень и говорил: «Это моя пора». Иду домой, а в голове всё звучат эти строки.
Людмила ЛАД
«Деликатесса»
Вроде бы рядовое событие произошло в моей жизни, а я никак не могу забыть о нём. Хотя поначалу событие не предвещало чего-то особенного. Меня пригласили выступить в детском саду. Детям сказали, что в гости к ним пришла поэтесса, которая пишет детские стихи. Я читала стихи, дети слушали, аплодировали. Всё прошло хорошо. А через несколько дней я встретила маму девочки, которая была на том детсадовском мероприятии. Она рассказала мне, что, придя домой, дочь сообщила о том, что сегодня у них в саду выступала «деликатесса». На вопрос: «А кто это?», девочка пояснила, что «деликатесса» пишет стихи.
Милая оговорка, а как всё изменилось! Быть поэтессой — ответственно и приятно, но быть «деликатессой» — в сто раз приятнее, вкуснее и совершенно незабываемо. Спасибо тебе, малышка, за эту путаницу. Мне очень нравится быть «деликатессой».
Пётр КАРАУШ
Таежная осень
Трудно сказать, какое время года самое красивое. Мне лично нравится осень. И не просто осень, а осень в Западной Сибири. В это время обычно стоит тихая, солнечная погода. Прохладный ветерок отгоняет комаров и мошку. Воздух напоён ароматами хвои, опавших листьев, багульника и ещё чем-то неповторимо знакомым и родным. Золотом горит на солнце спелая морошка, кочки и вся болотистая местность усыпаны крупной, как владимирская вишня, клюквой. В лесу перекликаются кедровки. Снуют по деревьям шустрые бурундуки и белки. Чуть ли не из-под ног вылетают куропатки, тетерева, и изредка, пугая грибника, с шумом хлопая огромными крыльями, тяжело взлетает глухарь. Озёра славятся чис-тейшей водой и обилием рыбы. Здесь трёхкилограммовый окунь не считается трофейным, а такую же щуку называют молодью и отпускают назад, в озеро.
Харьковская бригада экспериментального электробурения стояла на 12 кусту Западного Салыма и уже пробурила одну горизонтальную скважину на глубине 3700 метров в поисках редчайшей салымской нефти, залегающей озёрами, а не пластами. Вахта длилась 15 дней, работали по 12 через 12 и времени хватало и для рыбалки, и для отдыха. Жилые вагончики буровики поставили не на площадке, как обычно, а углубились метров на десять в лес, и там, между вековыми кедрами были натянуты верёвки, где в тени вялилась рыба и сушились грибы.
Я не знаю, растёт ли на Украине клюква, но о её лекарственных свойствах там знают хорошо, а потому и спрос на неё был неплохой. Кое-кто этим пользовался и к хорошей зарплате имел дополнительный приварок.
— Ну, как ты думаешь, Михалыч, — обратился к бурильщику Володя Бурмакин, — созрела клюква?
— Думаю, что да. Мы вчера за грибами ходили, я смотрел, вся красная, даже белой капельки нет.
— Значит, пора.
— Завтра с утра и сходим, вон туда, — Михалыч махнул рукой. — Там всё устелено клюквой, и вся крупная, одна к одной.
На другой день, взяв двенадцатилит-ровые эмалированные вёдра, мы пошли втроём за ягодой. Бурильщик, как и положено старшему, и здесь был на высоте. Кажется, он работал не спеша, но ведро наполнялось довольно быстро, а позади оставалась чистая полоса болотной растительности. Прошло полтора часа, и у Михалыча уже полное ведро, да и ребята добирали последнее и вскоре, усталые, но довольные возвратились на буровую.
Вагончики стояли на высоких санях, сваренных с труб, перед входом была площадка с перилами и небольшой лесенкой. Мужики оставили вёдра на улице, под площадкой, поднялись к себе и дружно прилегли отдохнуть, перед тем как заступить на вахту. Смена продолжалась с 12 дня до 24 часов ночи. Вернувшись после работы, Алексей обратил внимание на «осевшую» в вёдрах клюкву, но Михалыч сказал, что это нормально, и все ушли спать.
Утром, освободив вёдра, они опять пошли за ягодой и всё повторилось по новой. Но на этот раз ошибки не могло быть, слишком сильно «усохла» клюква. Это всех озадачило. За долгие годы совместной работы о воровстве даже и разговоров не было, да ещё, чтоб ягоды воровали! Абсурд какой-то, но факт есть факт.
— Ладно, мужики, никому ничего не говорите, — Володя задумался. — Есть у меня одна идея.
— Уж не засаду ли хочешь устроить?
— А почему бы и нет? Заразу, Лёха, надо выводить, не медля ни минуты.
— Давайте клюкву уберём в сушилку, — предложил Михалыч, — так спокойней будет.
— Ну, уж нет! Вы как хотите, а я свою оставлю, — Володя был настроен решительно.
Придя с вахты, он поднял дужки вёдер в стоячее положение и перед отбоем выключил уличный фонарь. Наступила кромешная тьма. Немного пошептавшись, ребята уснули, а Бурмакин, не раздеваясь, ещё долго ворочался, перебирая в уме всех, кто способен на воровство, но таких не было и, чтоб скоротать время, он начал вспоминать службу в армии. Мысленно он уже опять стоял на посту с карабином в руках, охраняя склады с армейским имуществом, которые находились почему-то рядом с государственной границей. Время было тревожное. Чуть ли не каждую ночь враги пытались уничтожить склады, и рядовой Бурмакин внимательно вглядывался в темень. Вдруг он увидел диверсанта, который с ножом в руках полз прямо к нему. Он резко вскинул карабин… лязг затвора разорвал тишину…
Володя проснулся. Тихий, металлический звук ещё висел в воздухе. Есть! Это упала дужка ведра. Тихонько поднявшись, он на цыпочках подошёл к выходу и, медленно открыв дверь, вышел на крыльцо. В кромешной темноте виден был слабый силуэт человека, склонившегося над ведром. Не раздумывая, Володя с грозным криком: «Ага! Попался!» прыгнул на спину воришке.
Грозное «ага» превратилось вдруг в истерический визг, когда Бурмакин вцепился руками в густую, пахнущую псиной шерсть. Почти одновременно раздалось испуганно-визгливое рычание, и огромный медведь с перепуганным седоком рванул в чащу. Медведь «летел» не разбирая дороги и, метров через двадцать пять, пробегая под крепкой кедровой веткой, сбил орущего седока, а заодно полил его жидким содержимым своего желудка.
В вагончиках загорелся свет, полусонные вахтовики выскочили на шум и сначала не могли понять, что случилось. Но когда из лесу на освещённую поляну вышел не больно хорошо пахнущий Володя с зажатой в руках медвежьей шерстью, смеху не было удержу. А он, заикаясь, пытался рассказать, как всё было:
— Я ж … это … а он … вот … ну я и … ага … — и, махнув рукой, пошёл приводить себя в порядок.
