Родник
«Идём играть в войну»
Сначала Колька нашёл мыло. Жёлтый брусок лежал на дне небольшой канавки и манил к себе. Он наклонился.
— А ну, дай сюда, — Шурка протянул руку.
— Не дам, я первый нашёл.
— Покажи.
— Это мыло, не видишь? Я маме отдам.
Шурка только презрительно усмехнулся и пошёл дальше. Уж мыло от тыловой шашки пора научиться отличать.
Недавно закончился ливень, и мощные потоки воды, размывая чернозём, унеслись в долину, оставляя на поверхности то, что до этого было спрятано в земле.
Вдоль степной грунтовой дороги, что шла в сторону Цебриково, были размыты небольшие овражки, и после дождя в них можно найти было много интересного. Вот и сейчас Шурка шёл впереди всех и внимательно смотрел под ноги. Пока ничего интересного. Вот стреляные винтовочные гильзы, дальше оборванный кусок пулемётной ленты, а здесь какие-то тряпки. Автомат он увидел издалека. Не сам автомат, конечно, а только часть ствола, но сомнений не было. В свои одиннадцать лет он был классным специалистом по оружию.
Шурка аккуратно подёргал за ствол. Небольшой пласт земли зашевелился, а спустя несколько минут он извлёк из-под него целёхонький «Шмайссер». Конечно, он был ржавый и забитый грязью, но это ерунда, главное было на месте.
У подростков было много оружия, но всё не то. Например, автомат ППШ был без диска и затвора, у винтовок не было прикладов, а наган без барабана. Мальчишки с завистью смотрели на находку, но, не найдя больше ничего интересного, повернули назад.
Шурка два дня очищал оружие от грязи, и вскоре автомат стал как новый, даже заработал затвор. Когда к нему зашёл Виктор, он дал команду предупредить всех, что «завт-ра идём играть в войну». Сбор как всегда, в десять часов на мосту возле винзавода.
«Боевые действия» проходили в широкой степной долине, за колхозным курятником, где неплохо сохранились осыпавшиеся окопы, воронки, капониры.
Там же, на краю Семёновского оврага, они прятали оружие. Почему и кто назвал овраг Семёновским, ребята не знали, но там был родник с очень вкусной и хрустальной водой. Орудуя немецкой каской как лопатой, они сначала очистили и углубили овраг, а потом укрепили стенки кусками листового железа. И теперь, каждый раз после жаркого боя, устраивали здесь привал.
Колька стоял возле калитки, ожидая ребят. Они всегда заходили за ним, а уж потом, все вместе, шли к своему командиру. До моста было, наверное, метров триста, и он видел, как Шурка подошёл к нему и сел на оголовок. Вскоре появились Витька и Вовка, и они не спеша пошли на войну. Не доходя метров восемьдесят до моста, их обогнал на велосипеде участковый милиционер Иван Груша. Особенностью его характера было то, что он всегда появлялся неожиданно, и именно там, где его меньше всего ждали.
Ребята видели, как их командир быстро спрятался под мостом, и спокойно продолжали свой путь. Вдруг из-за насыпи высунулся ствол автомата, и неожиданно грозный окрик «Стой! Стрелять буду!» остановил участкового.
Иван увидел в руках мальчишки тускло поблёскивающий на солнце «Шмайссер».
— Шурка, не балуй, дай сюда автомат, — сказал, слезая с велосипеда, участковый.
— Я те отдам! А ну, кидай мне свой пис-толет! — Шурка передёрнул затвор. — А то стрелять буду!
Иван оглянулся. Сзади, недалеко от него, стояли трое пацанов. В голове, как молния, проскочила мысль: «Войну прошёл, и так глупо погибнуть». Он медленно двинулся к мосту. Шурка поднял автомат и прицелился:
— Не подходи! Стрелять буду!
— Я вот тебе сейчас уши надеру, стрелок… давно от отца ремня не получал?
Участковый хорошо знал задиристый характер сынка председателя сельсовета, но и уступать ему не имел права. Чем ближе он подходил, тем внимательнее смотрел на автомат. Интересно, где он мог его взять… Неужто отец припрятал… вроде бы в рабочем состоянии… и затвор не передёрнул… Позади ещё и эти трое… Мысли бежали, сменяя одна другую. А что если пацан откроет огонь?
Колька не видел, что делает Шурка, и вдруг понял, милиционер закрывает их собой на тот случай, если Колька начнёт стрелять.
— А наш милиционер смелый, — тихо сказал он.
— Подумаешь, — почему-то шёпотом откликнулся Вовка, — автомат-то не стреляет.
— А он знает? — возмутился Витька. — Не знает. Вот видишь, а идёт. Конечно, он смелый.
Когда участковый подошёл слишком близко, Шурка кинулся под мост и по бетонной трубе, чуть пригнувшись, перебежал на другую сторону. Он тут же высунулся из-за насыпи и скомандовал:
— Не подходи! Руки вверх! Стрелять буду!
— Я тебе сейчас стрельну! — Иван сделал вид, что бежит к нему, и Шурка тут же нырнул под мост и вернулся назад. Но там его уже ждал настоящий плен.
Иван первый оказался на выходе и, как только Шурка выглянул из-под моста, схватил его за шиворот, отобрал автомат и дал такую затрещину, что у парня слетела фуражка.
— А драться зачем? «Шмайссер» же неисправный, — Шурка стоял в стороне и от обиды шмыгал носом.
— А поэтому и по шее получил не сильно, — добродушно парировал Иван, внимательно разглядывая «игрушку».
На этот раз, ввиду полного поражения командного состава, «военные действия» были сорваны. А наш участковый сел на велосипед и покатил туда, где его меньше всего ждали, но где он был, несомненно, нужен.
Может ли кто-нибудь подсчитать, сколько он спас от гибели ребят, отбирая у них гранаты, взрыватели, толовые шашки, детонаторы? Нет, мы не были хулиганами. Просто после той страшной войны у нас не было других игрушек.
Петр КАРАУШ
«Имел бы я…»
Что нужно молодому мужчине для счастья? Здоровье, красивая и домовитая жена, сын, интересная работа. В неполные тридцать всё это у него было. Была работа в райкоме комсомола, была молодая красивая жена и маленький сын. Живи и радуйся! Но… 22 июня 1941 года в это счастье ворвалось известие о войне.
Он был одним из тех, кто начал путь воина-защитника с самых первых дней, ведь его родная Белоруссия первой узнала, что такое агрессия врага. Вкус крови и крик боли, горький запах пороха и пожарищ, злобный свист пуль и вой бомб — этого на его боевом пути было с избытком, было столько, что могли сдать нервы. Но он не имел права на слабость и шёл по дороге войны то под палящими лучами солнца, то под хлёсткими струями дождя, то по зимней стуже. Он себя не жалел, но он всем сердцем жалел тех, кого, будучи политруком, вёл за собой в бой.
Вражеская пуля не пощадила воина, и на территории Литвы он получил тяжелейшую контузию и ранение в голову. Три месяца врачи и медицинские сёстры Ярославского военного госпиталя лечили его и смогли сделать так, что он вернулся в солдатский строй. Были и другие ранения, но, несмотря на них, он продолжил путь воина-защитника и освободителя. Когда в 1945 году он, старший лейтенант, был демобилизован, на его груди сиял орден Красной Звезды, медали «За оборону Москвы» и «За победу над Германией».
Судьба была милостива к вчерашнему воину. Она подорвала его здоровье, сделала его инвалидом, но она сохранила ему семью, сохранила жизнь жене и сыну. Терпя боль незарубцевавшихся ран, он построил дом, посадил сад. Вскоре у него родилась дочь, а потом ещё один сын.
Ещё у него была скрипка. На ней он выучился играть в ранней юности. В его доме звучала разная музыка, но сам он чаще всего играл и пел «Имел бы я златые горы и реки полные вина, всё отдал бы…», и адресовалось это исполнение только его жене, его Марии.
Этот защитник Отечества — мой отец, человек, чьей биографией я всегда буду гордиться.
Людмила ЛАД
Три танкиста
Расположен городок в долине реки Кодымы. Вдоль реки тянется главная улица им. Котовского, а по обеим сторонам реки улицы убегают круто вверх. Три года жил городок под гнётом фашистской оккупации, но вот фронт возвращался на запад. Советские войска успешно гнали непрошенных гостей «восвояси». Прорван фронт под Уманью. Балта оказалась на пути отступающих. День и ночь над городом стоял гул и лязг отступающей военной техники. Проходили разрозненные группы фашистских солдат. В еврейском гетто устроили погром. Жители прятались, кто как мог.
Над самой рекой стоял ветхий домишко. В нём жила одинокая пожилая женщина.Она стала свидетельницей трагедии, разыгравшейся над рекой. Промчался вал отступающих от Умани, но в городе засел враг. Стоя у окна, она услыхала грохот и увидела мчавшуюся к мосту, изрыгающую огонь из пушки огромную махину — танк «Тигр», а за ним — советскую «тридцатьчетвёрку». Она вела огонь по «Тигру». Вдруг «тридцатьчетвёрка» от попавшего в неё снаряда заюлила и по инерции скатилась прямо к речному пляжу. Вдогонку «Тигру» промчалась другая «тридцатьчетверка». Вся дрожа от страха, женщина не смогла всё же оторваться от окна. Она увидела, как открылся люк подбитого танка и из него вырвался сноп огня, за ним — объятая пламенем фигура скатилась на землю и, как факел, заметалась по берегу, не видя уже ничего. А ведь рядом была река. Было спасение. Этот пламенный клубок катался по земле, но… не в сторону реки. Слыша его нечеловеческие вопли, женщина до боли сцепила зубы, чтобы и самой не взвыть по-звериному. Вскоре крик прекратился. Двух других танкистов она не увидела.
Как только сгустились сумерки, она перебежала улицу и устремилась к тому, что чернело, как обуг-
ленный ствол дерева. Двое танкистов лежали недалеко от танка. Приблизившись, едва разглядела она опалённые огнём лица и обгоревшие клочья комбинезонов. В изнеможении опустилась она на землю, понимая, что помочь уже некому. Поднялась, как на ватных ногах, и, дрожа всем телом, волоком стала перетаскивать танкистов к своему дому. Уложила их рядочком. И только весенние звёзды на чёрном небе видели, как она всю ночь просидела возле них, как оцепеневшая от горя мать.
На рассвете привела двух мужичков. Выкопали перед её домом могилку и схоронили молодых танкистов. В опалённых документах сохранились лишь имена: Ибрагим, Иван и Никита. Установили потом крест в их головах да фонарь с лампадкой на нём.
О том, что видела, поведала женщина людям. А «Тигра» другие «тридцатьчетвёрки» всё-таки одолели. Первая сбила траки, а вторая заставила заглохнуть мотор, выстрелив «в лоб» — в смотровую щель. И долго стоял уже не страшный «Тигр» у старого городского парка, с сорванным люком и сбитыми траками. В него лазили детишки, играя в войну. Редактор местной газеты всё пытался выяснить по разным каналам, кто же они, танкисты «Т-34»? Но не успел: вскоре он умер от полученных на фронте ран.
Отошла в мир иной и женщина. Погасла лампадка. Прах танкистов со всеми почестями перезахоронили на городском мемориале Славы, где и по сей день горит Вечный огонь. Лежат они под сенью раскидистых клёнов, рядом с солдатами, освобождавшими Балту, с подпольщиками и партизанами. Они отдали жизнь за свою Родину. Подбитую «тридцатьчетверку» переместили на «пятачок» — сквер между двумя улицами. Одна их них, улица Уварова, ведёт на станцию Балта. Проезжающие видят стоящий на высоком постаменте и взывающий к вечной памяти героям «Т-34».
Каждый год, 29 марта, в день освобождения города собираются балтяне. Вспоминают лихолетье оккупации и трёх молодых танкистов. Проходят годы. Утопает в живых цветах постамент «тридцатьчетвёрки». Весной птицы поют над ней, и остаётся негасимая, благодарная память.
Инна МИЛЕЕВА
