Единый круг
Другая я (Светлана КУТИЛОВА)
Я спалила мосты за собой, я по ветру развеяла прах той мечте, что кричала: «Постой!», все законы и нормы поправ.
Я сказала решительно: «Нет», скинув цепи с истерзанных рук, сколько можно варить на обед сладость встреч, соль горчащих разлук.
Искусав губы в алую кровь и умывшись дождём чистых слёз, я познала мученье — любовь, аромат и шипы первых роз.
И теперь пробуждаюсь от сна, бросив скомканный в урну листок, к новой жизни навстречу, одна, разорвав плен лирических строк.
Возьмите все мои стихи (Сергей ШИЛОВ)
Зачем вам я? Мои стихи возьмите.
В них я такой, каким хотел бы стать.
Но, если все стихи перелистать, поймёте вы, что я — плохой учитель.
Я разных взглядов, мыслей, дум носитель.
Их все желая вам пересказать, я не всегда могу с собой связать всё, что скажу вам, слушатель и зритель.
Сегодня я одним желаю быть, а завтра целиком другим желаньем
захвачен и пленён. Воспоминанья о прошлом мне приходится забыть, чтоб новое начать повествованье.
Мне иногда глубины подсознанья приходится в себе перекроить,
чтоб зов могучий удовлетворить и обеспечить пары строк звучанье.
Нет, я не стою вашего вниманья — возьмите лучше все мои стихи.
Взамен известности и прочей чепухи мне нужно только ваше пониманье.
*** (Артём ЩУКИН)
Над иконописной мастерской сумрак полон тихим снегопадом.
Промыслы — и Божий, и людской — за окном сумерничают рядом.
А над снегопадом, под луной, бродит запах золота и хлеба.
И взывает к мудрости земной век назад расколотое небо.
А над небом, вечностью пленён, вертит мир могущественный анкер.
И следит за точностью времён, век назад подстреленный Архангел.
… А в иконописной мастерской возродились старые соцветья, вдохновив недетскою тоской детский лепет нового столетья.
*** (Елена РЫЖКОВА)
О, как уместен твой приход, Зима.
Ты указала мне, как чётки мысли.
И полная на Рождество луна от полусмерти тянет к полужизни.
Как радостно свече с слезою в сплав, что сорочиным треском отражает, к душе сердечком восковым припав, смеяться, с ней соприкасаясь.
И, выйдя в полудрёме в полусон, и, запахнув ненужный полушубок, увидеть облако, похожее на дом, и вспомнить жизнь из крохотных зарубок.
Прозрение (Александр АЛЕКСАНДРОВ)
Закончился эпиграф проливной, и красота пределы отворила; и так заговорила вдруг со мной, как прежде никогда не говорила.
И речь сопровождали отголоски, в каком-то смысле, даже искаженья, но то, что представлялось раньше плоским, тревожило моё воображенье.
Так, знаете ли, рамы на картинах удерживают суетность пространства, и тормозит фантазию рутина, боясь разрушить быт непостоянством.
Но красота — на то и красота, чтоб рано или поздно стать искусством, поскольку — это та же простота, на волю выпускающая чувства!
*** (Андрей УТЁМОВ)
Непонятно откуда взявшийся холод, ведь в доме тепло.
Я по-прежнему тот, я по-прежнему молод, хоть время текло…
За окном закружили снегами метели, утихла сова.
Мы с тобой нашу песню ещё не допели, забыли слова.
И никто никогда нам напомнить не сможет — ни ветер, ни снег.
Мы забыли слова, затерялись в мотивах, свернули с пути.
Нам казалось, что вьюга — поющее диво.
Ты сказала: «Лети!»
И уже много лет я, с метелью играя, куда-то лечу.
Не видать этим играм ни конца и ни края — я что-то ищу.
Может, знак или мысль, чтобы вспомнить хоть строчку, чтоб вспомнить мотив.
И поставить, в конце концов, жирную точку, судьбу укротив.
Молюсь (Александр КОЧИН)
Молюсь, когда накажет жизнь сверх меры, за все ошибки прошлые казня, когда витают в воздухе химеры,
Святая Вера, не покинь меня!
Молюсь, когда появятся сомненья и станет сумрачно в зените дня, когда друзья вчерашние изменят,
Святая Вера, не покинь меня!
Молюсь, когда дурные слухи, сплетни сжимают сердце, словно западня, когда от бедности ворует семилетний, Святая Вера, не покинь меня!
Молюсь, когда неслыханно срываюсь, себя в галоп безудержно гоня, когда затем я непременно каюсь,
Святая Вера, не покинь меня!
Молюсь, когда идти не могут ноги, и меркнет свет Высокого огня.
Чтоб не сойти мне с избранной дороги,
Святая Вера, не покинь меня!
Руки (Елена МАКАРОВА)
Как притчи, руки говорят о долгой бесприютной боли, которую душа и взгляд таят в себе, послушны воле.
Жизнь, словно сокровенный стих, пронзает свитки рук усталых.
Здесь повесть дней и чувств былых, и знак того, что сил немало ушло на труд и на любовь — темнеют шрамы их на коже.
Как тайный вход, мне шрам любой в твою судьбу войти поможет.
Узоры вен, ряды морщин мне букв понятнее и ближе.
И в час, струящий ночь с вершин, вновь строки рук твоих я вижу, читаю их, целую их душой — вблизи и в отдаленье — и дышит ими чуткий стих, как сердце дышит вдохновеньем.
*** (Евгений СМОЛИН)
Какая синяя звезда к окну вокзальному пристала!
Не ей ли в темень поезда кричат тревожно и устало?
Не зазывают ли туда, где даль исходит ровным светом,
а вдоль путей стоят, как меты, неведомые города?
Нет, не отправится звезда в края неведомые эти.
Она растает на рассвете, спокойна и немолода.
Иной из нас не замечает, взлетев с родимого гнезда, что путь обратный освещает ему — заветная звезда.
Со всех вокзалов и причалов, с привалов жизненных видна, укажет в трудный час она твоих земных дорог начало.
