Как такую войну пережили
Как удалось советскому народу выстоять и пережить страшную войну, корреспондент «МС» узнавал из первых рук.
Моя мама, Бабайкина Валентина Фёдоровна – человек уже немолодой, а в преклонном возрасте память выхватывает из жизни особые, самые значимые моменты. Я слушал мамины рассказы и еле сдерживал слёзы. Простая русская женщина. Нелёгкая доля выпала ей. Мама родилась в деревне Пырьёвка Шуйского района. Вместе с другими девушками в годы войны работала она в колхозе, замещая ушедших на фронт мужчин. Отца её призвали на фронт, где он и пропал без вести. На руках у её матери, Александры Ивановны, осталось трое малолетних детей — две дочери и сын.
В конце лета и начале осени 1941 года поставки продовольствия государству увеличились. Красной Армии требовалось всё больше и больше провианта. И до войны богато не жили, а тут вообще голодно стало. Чтобы выжить, ездили в лес, пилили липу, драли липовую кору, вымачивали мочало и из него делали половые щётки, которые сдавали на фабрики Шуи. Колодки для щёток 11-летняя Валя (моя мама) делала тесаком сама. Сама и дырки сверлила. Торговля щётками помогала кое-как перебиваться. Однажды мама со своей матерью, моей бабушкой, сдавала щётки на хлебозавод. Было это по весне 1942 года. Валя увидела, что у лошади, а всё перевозили тогда на телегах, изо рта торчит половинка ржаного хлеба. Голодная Валя вырвала хлеб у лошади, но не успела поднести его ко рту, мать отобрала у неё эти полбуханки и, растолкав охрану, прорвалась в кабинет директора. Показав ему хлеб, Александра
Ивановна строго спросила: «Что же ты делаешь? Ты зачем лошадей хлебом кормишь?» Директор опешил, но согласился, что нельзя давать много хлеба лошадям — у них может заворот кишок случиться.
— Я не про это! — крикнула Александра Ивановна. — У меня дети с голоду пухнут, а ты, гад, лошадям хлеб даёшь!
— Эх, милая, — отвечает директор. — Я бы рад сеном кормить, но ни клочка его не осталось, за зиму всё подъели, а когда выглянет первая травка, неизвестно.
Услышав ответ, успокоилась Александра Ивановна и говорит, что, мол, сена у неё в деревне много, подводы четыре гружёные можно набрать и поменять на что-либо съедобное. Директор хлебозавода согласился на обмен. На том и расстались.
А через пару дней вся деревня Пырьёвка с любопытством наблюдала, как четверо саней подъехали к дому Александры Ивановны Глазковой и встали под загрузку сеном. Сопровождать груз в город поехала с матерью и Валюшка. Директор хлебозавода встречал их у ворот. Видя, какое богатство удалось раздобыть, он сказал: «Александра Ивановна, хорошей муки я дать тебе не могу, не имею права, а то сам по закону военного времени под суд пойду! А вот подмёт, что на деревянные подмостки из мешков просыпался во время погрузки, могу дать». Шура наклонилась, взяла щепотку тёмной муки из-под ног — и в рот. Пожевала, вроде не скрипит на зубах, значит, земли нет. А обрывки ниток, завязок, веточки и соломинки можно и просеять. Согласилась. Четыре мешка такой вот далеко не первосортной, но всё же муки привезли Шура со старшей дочерью Валюшкой в родной дом. По тем временам — настоящее богатство.
Во дворе оставлять муку не стали — большую часть спрятали в горнице за лежанкой, а остальное в кухне около русской печи поставили. Как оказалось, правильно сделали. За всю зиму на трудо-дни только гранёный стакан овса в колхозе и выдали. Вот почему многим пришлось класть зубы на полку. Померло тогда в деревне много народу.
Весна наступила. Валентину послал бригадир на дальнее поле помогать оставшимся, ещё не призванным на фронт мужикам сеять овёс. В полдень — обед. Мужики сидят, курят самосад. А Валентина разворачивает узелок, а там — ватрушки да пироги с картошкой. У мужиков аж челюсть отвисла, когда они это увидели. Вот так и помогла обдирная мука выжить в голодное предвесенье 1942 года, когда затяжные бои шли в 150 километрах от Москвы, а над Шуей продолжали летать самолёты со свастикой, фотографируя военные объекты.
